Никто из горожан не посмел уличить Мойру в убийстве – за заносчивый и грубый нрав Марту в городе не очень-то жаловали. Девушка отнесла мистеру Барилусу расколотые часы, мол, неловко сняла да уронила, и заперлась в своей башне.
Торговку молча схоронили и разошлись по своим делам, а Мойра металась по ратуше, едва сдерживая бурлящее внутри отнятое у Марты время. Чужая жизнь молотом колотилась в груди, сладостное томление узлы свивало внизу живота, а за спиной будто крылья трепетали – вот-вот взлетит!
И не разобрать уже было – то ли мучительное раскаяние терзает душу, то ли острое желание еще испить украденного времени.
Поддалась Мойра преступному влечению и стала красть время, упиваясь его восхитительным вкусом. Смерть все чаще посещала городские улицы, уводя с собой и стариков, и малых детей. Страх поселился во дворах и закоулках, паника овладевала умами горожан, когда в очередной раз скорбно звонил заупокойный колокол. К приезжим теперь относились с опаской, обыскивали их у главных ворот – а ну как отраву везет или болен чем? Иных и вовсе прогоняли.
Мойра смиренно горевала вместе со всеми, навзрыд плакала над крохотными детскими гробиками, относя в похоронное бюро милые часики, остановленные собственной коварной рукою, а после, скрывшись в неприступной своей башне, блаженствовала в сладких потоках ворованных жизней.
А потом в город пришла чума…
Всего за несколько дней в башне Мойры остановилась добрая половина часов.
Люди умирали прямо на улицах, хоронить их не успевали. В раздутых почерневших телах копошились жирные крысы, в воздухе висел отвратительный запах гниющей плоти. Крики и стенания умирающих складывались в бесконечную заунывную песнь.
В колокол уже никто не звонил, и несчастные горожане угасали под хриплое карканье ворон. Девушка стояла на пороге ратуши и с ужасом смотрела, как бесстыдно смерть собирает чудовищный урожай.
По дороге едва плелась согбенная старуха, держа в дрожащих руках ведро с водою. Вдруг она оступилась, упала, попыталась встать и не смогла. Деревянная бадейка разлила по грязной мостовой прозрачные ручейки.
– Фрау Леонард! Маргарет! – Мойра узнала женщину, подбежала к ней, взяла за руку.
– Мойра, – слова давались Маргарет с трудом. – Воду детям не донесла… сил нет… умираю…
– Фрау Леонард…
– …спасибо тебе, Мойра… я умираю с чистым сердцем… благодаря тебе, – больная закрыла глаза, затихла, рука ее с сухим стуком упала на тротуар.