И неважно, сколько ему лет, что он ей даже не нравится: Янка помнила, как скривилась её сестра, когда первый раз увидела Платона.
Конечно, тогда ей было тринадцать, но чем старше она становилась, тем хуже.
Эгоистичная, избалованная, рано потерявшая мать, за что отец, видимо, чувствовал себя виноватым, а потому ни в чём дочери не отказывал, Настя привыкла, что в новой семье всё лучшее ей. Янкина мама горбатилась за двоих, чтобы выкроить и отправить Янке лишнюю копейку, а всё, что зарабатывал Виталик, её муж и отец Насти — в первую очередь Насте.
И сейчас она ведь даже не чувствовала себя виноватой.
В конце концов, кто она Янке? Никто.
Когда Янка уехала поступать из своего Подмышкино, как она звала их маленький городок, Насте было двенадцать. Когда вышла замуж за Прегера — тринадцать. Теперь Анастасии исполнилось восемнадцать, она выросла в высокую, красивую девицу и, видимо, решила, что сводной сестрёнке и мужем пора делиться.
— Она тебе нравится, да? — смотрела Яна в серые глаза мужа, и не верила, что он повёлся. На торчащие сиськи, на такое грубое соблазнение, на дешёвый флирт.
Нет, конечно, он не дурак, чтобы вестись, но Платон сильно изменился с тех пор, когда им сказали, что детей у него быть не может.
Он… Яна пыталась найти нужное слово и не находила, потому что на язык просилось «постарел». Словно резко постарел.
Когда спустя много попыток завести второго ребёнка и серьёзных обследований, стало ясно, что второго ребёнка у них не будет, потому что Прегер в принципе не может иметь детей, сам собой возник ответ на вопрос, который они себе вроде и задавали: чей сын Кирилл.
Нет, Платон не стал хуже относиться к ней или сыну. Он изначально понимал: есть такая возможность, что Кирилл сын Ильи. Но одно дело предполагать, а другое — знать.
Одно дело воспитывать чужого ребёнка как своего, но ждать, что у них будут свои дети, и совсем другое — знать, что их никогда не будет.
Это настолько зримо всё в нём поменяло, Яна не знала, что делать.
Особенно сейчас, когда он явно прикидывал: а что, если?
— Чего ты от меня хочешь, Платон? — спросила она, когда он так и не ответил.
— Поговорить, — сказал он. — Не о твоей сестре.
— То есть с ней уже вопрос решённый? Мне собирать вещи и убираться?
— О ней мы поговорим потом. Сейчас есть вопросы насущнее.