И уставилась в окно, когда машина тронулась.
В юном месяце апреле… В старом парке тает снег…— зазвучала в голове дурацкая песня.
В этом апреле снег уже растаял. Деревья покрылись молодой листвой, словно зелёной дымкой. И одуванчики вовсю цвели на обочинах, как цвели каждый год, наслаждалась ли она, Рита Арецкая, жизнью в постели с молодым любовником, или спала с заточкой в руке на жёсткой шконке в тюрьме. Как будут цвести, когда её не будет. Им плевать.
Всем на всех плевать.
Если Рита о чём и жалела эти годы в тюрьме, то лишь о том, что убила того, кто был ей дорог. Думала, что убила. И у неё было чёртово время подумать: зачем?
Зачем она столкнула его с крепостной стены в Мальте?
Ревность, жгучая ревность, что он любит другую, была главной из причин. Рита не могла это вынести. Она хотела избавиться не от Ильи — от этого невыносимого чувства. От своей поздней сумасшедшей любви, что сжигала её изнутри. От ярости, что Рите назло он лишил невинности её дочь, и её девочка в него влюбилась.
Он не должен был жить. Не должен больше никому приносить страдания.
Как безумец, что отбил мраморную руку девы Марии у «Пьеты» Микеланджело, как фанатик, плеснувший кислотой в Джоконду да Винчи, Рита хотела освободить мир от совершенства мужской красоты, что была создана разбивать женские сердца.
Кто бы мог подумать, что он выживет.
Кто бы мог подумать, что ему тоже разобьют сердце. И кто! Её несуразный бывший муж. Та, которую любил Илья, бросила его ради Платона Прегера. Какая злая ирония!
Рита глухо засмеялась и достала из хозяйственной сумки со своими жалкими пожитками журнал — её тюремное богатство. Импортное глянцевое издание годичной давности, за которое она дралась и чуть не сдохла в тюремном лазарете, когда ей в грудь воткнули заточку, но она его отвоевала.
Я его отвоюю… у всех других… у той одной… — напевала она каждый раз, глядя на молодого мужчину на фото. Он стоял на борту яхты. У него было другое имя. Другая жизнь. Но это был он.
Илья.
— Мам?.. — обернулась Божена. — У тебя всё в порядке? — спросила с тревогой.
— Да, детка, — улыбнулась Рита и спрятала потёртый журнал обратно в сумку.
Знает ли её девочка, что он жив?
Надеюсь, нет, — покосилась Рита на дочь, что так искренне изображала преданность своему самодовольному мужу, что не будь Рита её матерью, поверила бы.