17. Глава 17
— Я понимаю, что отрицательный тест на отцовство не оставил тебе шансов, но, во-первых, даже положительный даёт значение 99%%, то есть в одном случае из ста ошибается, а во-вторых, давай попробуем из этого уравнения исключить твой диагноз. Если бы ты не опирался на него, а я искренне считаю его ошибочным, как бы ты поступил?
— Понимаешь, если бы у Кирилла не было отца, другое дело, — ответил Платон, — но он же есть. И уверен, Илья будет любить сына не меньше меня. Как и я, он будет жизнь готов за него отдать. Я не имею права скрывать от него сына, — Платон тяжело вздохнул.
— Я вижу здесь глубокую боль, но ещё большую любовь, Платон. Любовь к ним обоим, — понимающе кивнула Алла. — Но ты же говорил с Ильёй?
Как отношения пациента и врача, всё, что Платон рассказывал Алле, было скреплено врачебной тайной. Но, прежде всего, это подразумевало откровенность, и Платон рассказывал всё как на духу.
Особенно то, чем не мог поделиться с Янкой.
Не потому, что Янка не поймёт, а потому, что Платон её любил и берёг от своих тайн, малодушных мыслей, трудных решений и ненужной тревоги. Он человек, он имел право ошибаться, но заставлять любимую женщину тревожиться из-за этого, считал лишним.
Да, он говорил с Ильёй.
С год назад, когда сомнений в том, что Илья — отец Кирилла, у Платона не осталось, они встретились в Барселоне. В кафешке недалеко от порта заказали осьминогов, паэлью.
Но как ни старались, разговор не клеился.
Словно оба знали что-то такое, чего не могли друг другу рассказать. Может, ещё были не готовы для разговора. Может, слишком многое стояло между ними, от чего не отмахнуться, не забыть. Или он просто струсил?
— Я не сказал ему про сына, — вздохнул Платон.
— Хотел убедиться, что он вырос? Созрел для отцовства? Ему можно доверять? Он готов?
— К этому нельзя быть готовым, Алла. Это всегда как снег на голову.
— Значит, тебя остановило что-то другое? Внутреннее ощущение, что не стоит торопиться? Сомнение? Надежда?
— На что? На чудо? — усмехнулся Платон. — Может. Но теперь я чувствую себя виноватым, что смалодушничал и не сказал ему правду уже тогда. Не смог взвалить на него ещё и это. Он был чертовски слаб после какой-то сложной операции. Едва живой.
— Ему почти тридцать? — отхлебнула свой чай Алла.
— Да, двадцать девять, — кивнул Платон.