Черт! Я влюбилась в него без памяти три года назад. Без оглядки выскочила замуж еще на втором курсе университета. А все потому, что мама и бабушка с самого детства внушали, что в девках засиживаться нельзя. После двадцати лет никто замуж не возьмет. Так и останусь старой девой.
И когда на горизонте замаячил выпускник нашего университета, красавчик Антон Соколов, поманил, приласкал, бессовестно влюбил в себя, лишив меня девственности, я не задумываясь вышла за него замуж. Позвал. Сам предложил. Не потому, что залетела. Нет. С головой я все-таки дружила и рано детей не планировала, несмотря на увещевания все той же мамы и бабушки: "Тебя, Марта, в девятнадцать лет родили. О чем ты думаешь?"
Мне уже почти двадцать два. И я перекрестилась, что дети не станут преградой к нашему с Антоном расставанию. С другой стороны, я могла бы отсудить квартиру. Но нет! Нафиг! Пусть Соколов и дальше проживает на своих законных 33 кв. м и устраивает потрахушки.
Прозвучали последние аккорды песни в унисон с рычанием уже моего бывшего, когда, запрокинув голову, Антон с вожделением кончил в рыжую. И вот тут-то он меня заметил.
Скрытая полумраком прихожей, я выступила вперед, переступая порог спальни. Соколов проворно соскочил с кровати, озираясь в поисках одежды и протягивая ко мне руку:
— Марта... Я все объясню! Черт, где мои штаны?
— Не утруждайся, Соколов.
Я включила свет. С потолка хлынул яркий его поток, заставляя рыжую зажмуриться. Она подтянула на себя плед и сжалась на мятой постели. Но я не смотрела на девушку. Я была абсолютно безразлична к ней и тем причинам, по которым та заняла мое место. Что толку разбираться? Раз предпочел другую, значит, тому и быть. Пусть даже дело во мне. Пофиг! Умер, так умер.
— Марта, не руби так сгоряча, — блеял мой бывший, впопыхах натягивая джинсы.
Не слушая Антона, я подошла к шкафу, выуживая свою одежду и сбрасывая в сумку. Другая, с которой я приехала от мамы, дожидалась в коридоре. Вещей было не так много. Я не любила забивать шкафы ненужными шмотками. Потому на сборы не ушло много времени.
— Малыш, ну не глупи! Послушай меня. Ай, мать твою! — заорал благим матом Антон, вернув мое внимание к себе.
Он не потрудился натянуть трусы и влез в джинсы, защемив молнией свое хозяйство или волоски вокруг него. Схватившись за пах, упал на кровать, скорчившись от боли. А рыжая лишь еще плотнее закуталась в плед. Только одни глаза торчали, хлопая ресницами. Я скривилась, буквально ощутив боль Антона. Но нашла в себе силы выговорить: