- А если кто подрастёт, да мстить надумает за папашу, тогда не обессудьте, перетоплю, как котят. Ясно? – он вдруг выхватил из голенища сапога короткий, чуть искривлённый нож и чиркнул младшего по левому уху. Кровь потекла яркая и густая, неестественно красная.
- А в следующий раз чего другое отрежу, усекли? – спросил Пегий.
…так что жить мы остались у себя. Люди Пегого нас не тронули. А ухо – что ухо, не глаз же. Можно прожить и так.
***
Не стал Пегий брать грех на душу и убивать малолетних детей своего давнего врага, но и кормёжкой и содержанием сирот не озаботился. Ларда, правда, осталась с нами. После того, как, разворовав и разгромив дом, люди нового главаря ушли, она сползла с дивана, оправила юбки и два дня скрывалась по каким-то углам, а мы – благо, было лето – подъедали то, что осталось, и объедали растущую поблизости шелковицу и всё, что только могли запихнуть в рот. Но Ларда вернулась, кое-как, опуская глаза в пол, напекла блинов на всех из остатка муки и яиц. Выглядела она неважно, и, подумав, я достала деньги из одной из отцовских заначек и принесла ей – мало ли, к лекарке подлататься или плод вытравить, если после людей Пегого пузо начнёт расти. Раньше мы не дружили, но и не ссорились, но теперь, чтобы выжить, нам пришлось стать семьёй. Однако запасы Борова были не бесконечны, дом нуждался в ремонте, братья росли, и тогда я начала играть.
Потихоньку, понемногу – чтобы не часто били. Мы с Джусом выходили ещё затемно, чтобы к полудню оказаться на другом конце города. Наперсточники смеялись над неловкой, тощей и долговязой девицей, а «быки», присматривающие за порядком поодаль, презрительно отворачивались. Самым сложным было вообще уговорить их на игру, а дальше шло, как по маслу. Металл не подводил никогда.
Иногда Джус представлял меня своей блаженной слепой сестрой, и нередко вокруг нас собирались стайки любопытствующих – всем хотелось поглазеть на отмеченную Высшими богами болезную девку. Чтобы не возбуждать подозрений, иногда приходилось и проигрывать, и даже уходить ни с чем. Но, так или иначе, через два года ни одна пройдошистая морда в городе не соглашалась со мной играть. А деньги были так нужны! Не мне, братьям. Не хотела я, чтобы Брай и Грай пошли по кривой дорожке, но замашками старшие пошли в отца, горячие, ярые, сильные, как молодые псы, ростом уже выше меня. То и дело приходилось вытаскивать их из передряг. Торн постоянно болел, хромоножка Гар был умён и мечтал попасть в школу, Лурд играл на семиструнке, как шестипалый бог, но его семиструнку, на которую я копила полгода, разбили пьяные шегели, темноглазый бродячий народец, то и дело забредавший в Гравуар на Червонный рынок со своим товаром. А Арванду я мечтала выправить ухо – говорят, опытные и учёные лекари из сердца Гравуара, Гартавлы, из тех, что берут по тридцать золотых за один приём, и не такое могут.