Три секунды на раздумье:
Раз – вернуться домой… хорошо.
Два – вернуть свое имя и репутацию… отлично.
Три – жить и не оглядываться… охуительно.
— Валяй, — я откидываюсь на спинку скрипучего стула.
Брат протягивает желтый пухлый конверт.
Как обычно там фото объекта и вся поверхностная инфа.
Остальное я добываю сам.
— Кто там? — не тороплюсь брать конверт.
— Саша Кириченко.
Ни имя, ни фамилия мне ни о чем не говорят.
Все же ладони дико зудят, и меня раздирает от любопытства.
В груди воспламеняется пожар, по венам несется адреналин.
Давно позабытые чувства вырываются наружу, и я резко хватаю конверт.
— И чем же этот Саша так неугоден этому миру? — спрашиваю и рывками распечатываю желтый пакет.
— Неугоден? — прыскает от смеха брат.
Я на секунду зависаю от его реакции.
Не догоняю: чем она вызвана.
Я сказал что-то смешное?
Пальцы нащупывают плотную фотокарточку, я осторожно и понемногу вытаскиваю ее из конверта.
Переворачиваю снимок и словно ловлю пулю прямо в грудь.
Без шанса на выживание.
Дыхание спирает, сердце замирает, а адреналин, несущийся по венам, разрывает тонкие капилляры на ошметки.
С фотографии на меня смотрит улыбчивая девчонка.
И я ее знаю.
Прекрасно помню ее дурманящий запах и помню нежность каждого миллиметра медовой кожи.
Вот только знаю я ее не как Сашу, а как Веру.
2. ГЛАВА 1.
Родион
За три месяца до событий в прологе.
Все мое внимание приковано к легкому белому сарафану.
Голодный взгляд скользит по загорелым стройным ножкам. На них обуты римские сандалии, и тонкие светлые ремешки соблазнительно обвивают напряженные икры.
Их обладательница свободно двигается на танцполе с закрытыми глазами.
Девочка кайфует, раскинув руки в стороны.
Кружится под энергичную музыку и хлещет соседей длинными волосами.
Возникает ощущение легкости и беспечности.
Поэтому на моих губах непроизвольно растягивается улыбка.
Наблюдать за этим ангелом одно удовольствие. Хоть что-то хорошее появилось в моей никчемной жизни за последние два месяца.
Бросаю взгляд в стороны и осознаю, что зритель я такой не один.
За соседними столиками сидят и скалятся другие мужчины.
Мне это не нравится. Пиздец как напрягает.
Мысленно я уже присвоил девочку себе.
— Родион, генацвале, что такой грустный? — за мой столик падает веселый Гела.
(«Генацвале» – уважительное обращение, принятое у грузин).