– Ты настраиваешь других против колхоза, – на одном дыхании ответила Новосёлова и испуганно посмотрела на Машу.
– Я?!
– Зачем ты начала при всех в столовой? Все осуждают поступок Тони, а ты стала её защищать.
– Да потому что все, кто умеет думать, понимают, какая чушь здесь происходит!
– Это тебе папа такое говорит?
Маша внутренне содрогнулась. Как хорошо, что Валентина Михайловна успела рассказать о маме Люды. Мало ли, кому та может начирикать и куда это дойдёт...
– Не вздумай вмешивать сюда отца!
– Тогда откуда...
– Да потому что я жить хочу, понимаешь?! Так, как чувствую, а не так, как мне говорят, что я должна чувствовать! Есть ведущие, а есть ведомые! Так вот я – не овца! Пусть овцы идут! А я за баранами ходить не собираюсь!
– Маша...
– И если мне придётся закончить вашу школу, я тоже не пойду в колхоз! Хоть режьте меня!
– Но так нельзя... Это же предательство! – возмутилась Новосёлова.
Иванова со злобой вырвала руку и ошеломлённо сказала:
– Да ты вообще ничего в жизни не понимаешь...
– Нет, это ты не понимаешь! Если все будут думать только о себе, вот как ты, то общество превратится в настоящих диссидентов! И наша страна даже может перестать существовать!
Маша изумлённо захлопала глазами и не нашлась что ответить. Она двинулась к ребятам, которые нехотя вылезали из воды и сушились под тёплым солнцем, и кипела от негодования. Ну откуда в голове шестнадцатилетней девочки, которая живёт в како й-то деревне, такие мысли? Книжек она, что ли, начиталась? Или хочет всеми управлять? Или жаждет висеть на доске почёта и свысока смотреть на остальных? Тогда чем она лучше её, Маши? И что это даёт? Разве от этого жизнь Люды станет лучше? Да кому нужны эти передовики? Кто их любит-то?
Яростно сшибая траву, Маша добралась до всех. Её гнев немного поутих, и на поле она отправилась в своём обычном подавленном состоянии. Позже к ним присоединилась Люда со слегка опухшими глазами.
4. Глава 3. Тот же день, вечер
Небольшой костерок приятно трещал перед интернатом и освещал оранжево-алым окна, траву, умывальники, деревья. Его окружили школьники, уставшие, притихшие, в ожидании обещанного утром. На толстом пне рядом с ними сидела Валентина Михайловна. С чарующей небрежностью она держала в руках старую гитару и подкручивала струны. В круглых очках отражалось пламя и казалось, что вместе с ним горят в огне её глаза. Женщина закончила приготовления, и её пальцы со знанием дела задвигались. По яблоневому саду полетели первые нежные звуки, и ребята перестали дышать. После небольшого вступления учительница закрыла глаза и запела чистым сильным голосом, от которого даже у Толика по телу побежали мурашки: