Это будет плохая смерть, смерть
раба и труса, зато людишки не получат удовольствия, надев мою башку
на пику, после того, как запытают в городе.
Как говаривал старый Грых: «Не
можешь убить врага, так хоть в рожу ему плюнь, авось прыщами
пойдет».
(Кстати, а Грых у нас он кто?
Так... Грубая, словно вытесанная из камня рожа, покрытая шрамами,
щеки, поросшие сивой бородой, широкий приплюснутый нос, маленькие,
глубоко посаженные глазки, один из которых прикрыт повязкой...
Что-то знакомое... Точно! Орк!)
И справа тоже камень! Нож в него
втыкаться не пожелал, зато левой рукой я не нащупал впереди пол. То
ли глубокая яма, то ли нора изгибается так резко вниз – дна,
потянувшись поближе, я так и не нащупал. Брошенный вниз камешек
канул туда беззвучно, хотя, может, я просто не услышал звука из-за
звона, грозившего расколоть мою несчастную голову. Зато от камешка,
брошенного вперед, шорох я услышал, причем совсем-совсем
близко.
Вниз почему-то не хотелось, я
дополз до края ямы, и, свесившись примерно до середины груди,
попытался нащупать противоположный край. И острием ножа
нащупал-таки! Вот только пол подо мной подозрительно захрустел. Я
из последних сил рванулся вперед, силясь попрочнее зацепиться за
противоположный край, и почти успел: кусок плиты на краю ямы,
на которой я лежал, с шипением и шорохом осыпающихся камней пополз
вниз.
Вместе со мной.
Прыгать лежа меня не учили ни
Грых, ни Эрвиг (тоже орк?), ни отец, однако, будь тут больше места,
то у меня бы получилось закинуть свое тело дальше в проход. Но
кишка – она и есть кишка: я лишь стукнулся головой об «потолок»,
отчаянно скребя руками по полу, провалился в трещину полностью и
повис на пальцах одной руки, бестолково размахивая второй, с
зажатым в ней ножом. Спустя мгновение, мне удалось опереться ногами
на покосившуюся плиту сзади и...
С ножом в одной руке и куском
камня в другой я полетел вниз.
Полет продлился, однако, недолго:
мгновение, может, пара. Я во что-то попал ногами, зацепился
сапогом, меня чуть развернуло, и я с размаху уселся в облако трухи,
ветоши, пыли и какого-то праха, больно ушибившись о свой же меч в
ножнах.
Под задницей, а может, в ней
самой, что-то отчетливо хрустнуло, и мне стало нехорошо еще и
там.
Я не успел ни понять, что там
такого могло сломаться, ни порадоваться, что все еще жив, ни даже
отползти в сторону (обломок плиты, с которого я скатился, за мной
последовать не спешил, хотя и намерение такое явно имел), как с
треском подо мной разверзлась бездна. Еще несколько мгновений
полета окончились в толще воды».