— Стойте! — прозвучал крик
Даниса. — Это я украл камень.
А он не такой уж и
плохой.
Мужчины переглянулись, и рыцарь
кивнул в сторону меня:
— Двадцать плетей!
Нет! Только не плетка! Только
не опять! У меня ж спина потом будет как жёваная бумага! Если не
бумага после шредера! Это ведь двадцать плетей! ДВАДЦАТЬ! Надо
срочно осваивать целительские навыки...
Видимо мое лицо достаточно
красноречиво скривилось в гримасе ужаса, что двое мужчин
удовлетворённо оскалившись, поспешили удалиться из комнаты,
прихватив отпрыска графа с собой. А вот остальные... проводили в
этой заляпанной магией комнате какие-то странные манипуляции и не
собираются уходить. То ли они планируют почистить это место от
магии, следы которой на стенах, полу, потолке и вообще всех,
окружающих предметах, заботливо подсвечивает мой интерфейс, то ли
они все просто... Хотя нет, они действительно заняты тем, что
производят очистку апартаментов от ненужного фона.
Я встал, чтобы получше
разглядеть, что именно они делают и тут же уткнулся в живот
какого-то бугая. Этого бугая я сразу узнал — палач. Мужик-колобок,
с добродушным лицом, широкими плечами и отвисшим брюхом аж ниже
паха, представлял из-себя эдакую местную знаменитость. Человек, что
вопреки своей внешности, способен убить быка одним ударом... просто
обожает пытки.
Я сглотнул.
— Пойдем, пойдем. Плё-о-точку
почешем, — ласковым голосом проговорил он, и заботливо приобняв,
повел к выходу из разгромленной детской.
— Ааааа! Аааа! — орал я, давясь
слезами.
Нет, подавление боли прекрасно
работает и господин палач без понятия о его существовании. Но,
чтобы так и оставалась впредь, я снизил эффективность навыка в
половину. А то наш господин Рубиштейн придумает и что повеселей,
чем обычная плетка. Он у нас горазд на выдумки.
— Аааааа!
До двадцатой плетки я так и не
дотерпел — вырубился. Но когда очнулся, Рубинштейн соизволил
сообщить, что он, как порядочный палач, смиловался, и решил
подождать пока я приду в сознание, чтоб выписать мне недостающие,
положенные, и столь необходимые, две плети.
— Аааааа!
Еще два часа после процедуры,
я, захлебываясь собственными слезами, мазал свою же спину целебной
и до жути жгучей мазью. А то ведь бедняга, могу и от потери крови
помереть, как сказал многоуважаемый... палач.
Впрочем, стоило последнему
прекратить за мной наблюдать, как я свалил в свою комнатку на
третьем этаже конюшни, прихватив с собой сразу всю банку целебной
мази. И, уже будучи в относительной безопасности, врубил подавитель
на полную, чтобы спокойно натереть себя мазью, попутно осматривая
повреждении воды бочки.