Ощупываю накрывавшую меня простыню, подношу поближе к глазам. Непропряды, разная толщина нитей… Как будто и не машина ткала, а в каком-нибудь экопоселении на сувениры такую изготовили. Рука дрожит. Я еще очень слаба и потому бросаю полотно, продолжая осматриваться…
Только вот взгляд непроизвольно возвращается к руке, отбросившей ткань. Тонкая девичья рука, чуть смугловатая и сильно ободранная от локтя до запястья. Ссадина совсем свежая, даже чуть сочится сукровицей. Совершенно чужая рука, которая, как ни странно, слушается меня…
2. Глава 2
Вряд ли я потеряла сознание. Скорее, просто задремала ненадолго. Очнулась оттого, что по комнате процокали деревянные подошвы, и надо мной заботливо склонилась женщина лет двадцати пяти-тридцати. В черном монашеском одеянии, но с головным убором, гораздо менее помпезным, чем у настоятельницы. На этой был просто белый платок, схваченный под подбородком крупной деревянной бусиной. Он так плотно прилегал к лицу, что оно казалось треугольным.
-- Ну что, девочка? Пришла в себя? Может быть, пить хочешь или еще чего?
Пить я действительно хотела, но когда открыла рот, чтобы сказать «да», вместо привычного слова вырвалось что-то странное:
-- Айо… -- рот я захлопнула мгновенно, просто от неожиданности. Но то, что я свободно произнесла местное «да», напугало меня довольно сильно.
Женщина-монашка ничего странного в моем поведении не обнаружила. Напротив, ответу она обрадовалась и, пробормотав: «Сейчас-сейчас, потерпи», торопливо ушла, цокая по полу деревяшками. Вернулась она через несколько минут, принеся с собой кувшин чуть теплого травяного чая и большую кружку, из которой и напоила меня, предварительно усадив.
Я совершенно не понимала, что нужно делать и говорить, но почему-то абсолютно не было желания задавать провокационные вопросы. Как-то я уже внутренне смирилась с мыслью, что в этом месте не стоит спрашивать, как я сюда попала, можно ли мне получить мобильный телефон, чтобы позвонить, и когда будет ближайший рейсовый автобус до Черемушек. Если хоть как-то еще можно было логически объяснить и беленые стены, и необычный крест, и всех этих незнакомых женщин, то вот уж молодое и совершенно чужое мне тело ни в какую логику не укладывалось.
Если сразу после ухода преподобной матери я еще подозревала некий розыгрыш, хотя даже представить не могла, кому бы захотелось меня так обмануть, то после того, как рассмотрела доступные мне части тела: чужие худенькие руки, стройные и очень молодые ножки, а также потрогала совершенно роскошные по густоте волосы, свернутые небрежной улиткой на затылке, сомнения меня покинули.