Вслед за смотрительницей вышли во двор и другие жрицы, зашушукались.
Оресия же подошла к Брокку и Эве и потребовала ответа:
— Что стряслось?
— Я… того… его… — выдавил Лэндвик, ощущая, как слабеют его колени, а кровь превращается в ледяную крошку. Двор поплыл перед глазами, а удары сердца стали оглушительными… Он виноват. Он все уничтожил. Из-за него пострадают Гриди и девочки…
— Отец сопровождал меня в храм, — объяснила вместо него Ева. — Когда мы подошли к двери, нас узнала молодая жрица, открыла дверь и вышла. И тут кинулся к ней этот… — девушка приняла оскорбленный вид, словно это ее облапали, и выпалила: — человек и опорочил ее. Это случилось очень быстро. Мой отец оттолкнул его от жрицы, он споткнулся и упал. Теперь лежит без сознания, но жив.
— И она, она в него вцепилась тоже! — выкрикнул кто-то из детей.
Оресия была удивлена. Сильно удивлена.
Эву она знает давно, и ни разу эта старая дева, которой нет места ни в обычной жизни, ни в храме, не смотрела на нее так… свысока. Раньше как-то не замечала женщина, что Эва такая рослая, а голос у нее такой твердый.
Но спросила Оресия только об одном. Точнее уточнила:
— Жив?
— Жив, — кивнула Ева.
Жрица подошла к лежавшему нищему, послушала, дышит ли, и кликнула сестер.
— Снесите к больным и займись им, — велела она, а сама снова посмотрела на Брокка. — Кровь не должна проливаться на эти камни, и бить за этими стенами никого нельзя. Ты будешь наказан.
Мужчина опустил голову.
Ева же возразила:
— Кровь не пролилась, и нищего мой отец не бил.
— Ты смеешь спорить со мной? — повысила голос Оресия. — Может, и с самой матушкой поспоришь?
— Споры не по мне, — тихо сказала Ева, — я лишь говорю правду.
Будь на месте этой девицы любой другой, Оресия бы гаркнула на него, чтобы рот закрыл, да дело с концом. Но обижать девицу Лэндвик, которую и так жизнь уже обидела, и которая в храме работала не покладая рук, это… ну, нехорошо это, а Оресия хоть и кажется недоброй, но сердце имеет мягкое.
— За мной, — сказала она Лэндвикам и пошла к двери.
Брокка заперли, нищего унесли лечить, а Эву отвели к Рагенильде. Жрице уже рассказали о произошедшем. В том, что какому-то нахалу крепко врезали во дворе, она ужасного не увидела, но врезал папаша Эвы-в-шрамах, а значит, появилась причина избавиться от нее. А то надоела уже со своим просящим взглядом и израненными, натруженными руками… Нет ей пути в жрицы, и точка, кто бы что ни говорил!