Он оторвался от слежки возле остановки «Митте»: на стоянке такси была только одна машина, и он взял ее, и успел заметить, как шпики заметались на площади. Он долго плутал по городу, пока не убедился, что хвост отстал.
Проходными дворами он вышел к Каналу. Его догнал рослый эсэсовец и сказал:
– Вы уронили платок.
– Вы ошиблись, – ответил Пальма, – мой платок у меня в кармане, как мне кажется.
– Простите, значит, я ошибся.
– Спасибо.
– Еще раз простите, но я был убежден, что этот синий платок принадлежит вам.
– Ну, здравствуйте, – сказал Ян, – я испугался, когда увидел вас в форме.
– К ней нужно привыкнуть… Вы – Дориан?
– Да. А вы – Юстас?
– Такой же как вы – Дориан, – хмуро ответил офицер, – пошли, здесь у меня квартира.
«Центр. По данным, полученным через Риббентропа, явствует, что в ближайшее время следует ожидать серьезных акций Гитлера в Испании. Дориан».
«Центр. Шеф абвера Канарис дважды вылетал из Берлина на шесть дней. Удалось выяснить, что он был в Португалии и на островах, принадлежащих Испании.
Дориан передал ценные пленки о работе активистов Англо-германского общества. Высылаю через связь. За Дорианом пущен хвост. Кто инициатор слежки и является ли это профилактической мерой по отношению к иностранцу, установить пока не удалось. Юстас».
На аэродроме Яна провожали Лерст и референт министра.
– Господин Пальма, – сказал Лерст, поднимая бокал с игристым белым мозелем, – нам было весьма радостно принимать вас здесь, в стране ваших друзей. Я пью за ваш благополучный полет и скорейшее к нам возвращение.
– Друзья друзьями, – засмеялся Ян, – а вчера за мной топали двое ваших полицейских.
– За иностранцами у нас следит гестапо, – ответил Лерст, – но за вами не могли следить, это какая-то ошибка.
– За мной начали следить в Лондоне, – ответил Ян, – так что ошибки быть не может: полицейские всюду одинаково тупы и неспособны на выдумку – живут себе по инструкции, и все тут…
– Я проверю, – пообещал Лерст, – может быть, вас спутали с кем-нибудь… Меня, например, часто путали в Лондоне, но тем не менее следили так, что я себя не чувствовал одиноким – даже в кровати…
Берлин, 1938, 6 августа, 15 час. 17 мин.
Они приглашали гостей. Он отвечал за мужчин, она – за женщин. Она обзвонила всех первой. Он договорился только с тремя своими приятелями. Четвертый сказал: