– Мы, немцы, – ответил подполковник люфтваффе, – при многих наших недостатках, лишены одного: мы не хвастуны.
Ян, рассеянно обернувшись, заметил:
– Это к вопросу о том, что человеческие недостатки есть продолжение их достоинств?
– Марксистская формулировка, – заметил Хаген. – Или мне показалось?
– Показалось, – ответил Штирлиц. – У них об этом иначе сказано.
– Вы большой знаток марксизма? – удивился Пальма. – Вот моя карточка, заходите при случае – поболтаем о Марксе.
– С удовольствием. А это мои телефоны – звоните.
– Пятьсот семьдесят километров! – продолжал итальянец. – Это скорость, которая сокрушит авиацию мира. Я не верю, что у нового «мессера» такая скорость!
– Единственное, что мы умеем сейчас делать, – хохотнул немецкий летчик, – так это наращивать скорости.
– Даже шестисоткилометровые? – не унимался итальянец.
– При нашем налоговом прессе можно выжать и тысячу километров.
Пальма снова засмеялся:
– Вот так выбалтываются государственные секреты.
Штирлиц уперся взглядом в лицо немецкого летчика. Тот словно замер, поперхнувшись смехом.
– Господин Хаген, вы не знаете, тут есть хорошая охота на коз? – спросил Пальма.
– А я не охотник. Это живодерство бить коз… Несчастные, добрые создания: чем они виноваты, если Бог создал их такими красивыми? Что касается рыбалки – тут я дока. Ловить молчаливых хитрых рыб – это дело мужчин. Я готов составить вам компанию. Штирлиц у нас чемпион по рыболовству, и с ним я соперничать не берусь…
Штирлиц, извинившись, отошел к немецкому летчикy – подполковнику люфтваффе. Как раз его и итальянца лакей обносил сэндвичами. Штирлиц взял с подноса сэндвич и неловко уронил его на колени немца.
– Простите, подполковник, – засуетился он, – пойдемте, у нас в туалете есть мыло, мы замоем пятно…
Он увел летчика в туалет и там тихо сказал ему:
– Вы что, с ума сошли? Болтаете, как тетерев на току! Ваша фамилия?
– Манцер, – ответил летчик. – Вилли Манцер, штурмбаннфюрер! Я не думал, что нас так слышно…
– А итальянец? Вы же не мне болтали, а ему! Вы немец – не забывайте об этом нигде и никогда! Враг подслушивает, а он разнолик, наш враг, весьма разнолик и всеяден.
Манцер побледнел. Штирлиц заметил, что бледнеть он начал со лба, как покойник, и капельки пота появились у него на лице – мелкие, словно бисеринки. «Пьющий, – машинально отметил Штирлиц. – Пьет, видимо, вглухую, один – иначе нам бы уже просигнализировали…»