– Ты стала республиканкой. Это плохо. У нас может быть только один лозунг: «Да здравствует король!»
– Король и свобода – для меня понятия нерасторжимые.
– Прости, моя прелесть, я забыл, что ты консерватор.
– А я всегда помню, что ты фашист.
Пальма притормозил и сказал:
– Зайдем ко мне, я переоденусь, а то неудобно вечером ходить в грязной куртке.
– Ты меня устраиваешь в грязной куртке, в чистом фраке и просто в купальнике.
– Значит, мы с тобой никуда не пойдем сегодня?
– С каких пор ты стал менять костюмы перед тем, как пойти в здешний кабак?
– Ты, как всегда, права, – согласился Пальма.
И он включил первую скорость, и машина резко взяла с места, и он не увидел того знака тревоги, который заставил бы его в первую очередь сжечь шифровальную таблицу, лежавшую в заднем кармане брюк…
Бургос, 1938, 6 августа, 19 час. 40 мин.
– Пальма, мне надоело слушать вашу ложь, – сказал Штирлиц, выключив свет настольной лампы, направленной в лицо Яну. – А вам, Хаген?
– Мне тоже. Наверное, эта ложь надоела и самому господину Пальма…
– Какой прогресс в наших отношениях: Хаген стал говорить обо мне, как воспитанный человек, – заметил Ян.
– Между прочим, Хаген один из воспитаннейших людей, и я бы посоветовал вам, Пальма, когда вас поселят в Берлине, не акцентировать внимания наших руководителей на том досадном инциденте, который имел место.
– Инцидент – это что? – поинтересовался Пальма. – Это когда бьют по физиономии?
– Нет, положительно латыши – великая нация, – ухмыльнулся Штирлиц, – даже под виселицей не теряют чувства юмора.
– Под виселицей потеряет, – сказал Хаген, – он думает, что все это игры. А это не игры.
– Это далеко не игры, – подтвердил Штирлиц, – в этом мой друг прав, Ян. Я не знаю, сколько вы еще пробудете здесь, но хочу вам дать добрый совет на будущее: начните говорить… Если вам хочется жить – вы станете сотрудничать с нами… Иного выхода нет. Ни у вас, ни, главное, у нас.
– Ну пожалуйста! – удивился Пальма. – Вы кричали на меня и топали ногами, вместо того чтобы сразу сделать внятное и разумное предложение. Я согласен, бог мой…
Штирлиц отрицательно покачал головой:
– Это несерьезно. Хаген не зря спрашивал вас так подробно и о Вене, и о Берлине, и о покойном Уго Лерсте. Вы уходили от ответов, вы – я уже прочитал записи ваших допросов – несли какую-то наивную чепуху про своих подруг, про кабаки и бары и ни разу не дали ни одного правдивого ответа. А сейчас вы говорите мне – «пожалуйста». Кто с вами поддерживает контакт? Какие вопросы интересовали красных? Каким образом и почему вы убили несчастного Лерста?