этого пьяницы, этого гения… творца…
– Пьяницы… Гения… Творца… – пробормотал художник
во сне, глядя с изумлением на странную картину на мольберте…
– Ах, если бы я сама могла писать, я бы написала себя, но ка-
кой бы я стала?
Он видел, что Картина неожиданно задумалась над необыч-
ным вопросом, но, не найдя ответа, засмеялась своим мыслям,
и взглянула на желтую Луну.
– Мы все рождены светом, в нашей крови течет свет, и свет
изливают наши лица. Мы, освещенные, связаны кровным родс-
твом. Спокойной ночи, великая Луна! – прошептала Картина се-
ребристыми от лунного света губами.
– Освещенные? – снова изумился художник, видя себя в сво-
ей мастерской, стоящим перед странной картиной, и слыша, буд-
то наяву, ее серебристый голосок…
Утром, когда за окном еще стояли густые сумерки, он проснул-
ся от жажды и беспокойства, припомнил вчерашний вечер, свое
внезапное раздражение, и странный сон; он был все еще ярким
и стоял перед глазами, в нем было что-то ускользавшее, но важ-
ное, мучительное, какая-то мысль, истина, она таилась в этой
странной картине, но чтобы это понять, надо было ее дописать…
и она бы заговорила, она бы сказала!
Он тяжело встал, привел себя в порядок, достал из холодиль-
ника свежую бутылку красного вина, вынул с громким хлопком
пробку и налил себе почти полный стакан. Выпитое сразу удари-
ло в голову, он одобрительно улыбнулся этому действию и вне-
запно почувствовал сильное желание пойти в мастерскую, может
быть за ответом, снять беспокойство, которое засело со вчераш-
него злополучного вечера и томило его…
Поднявшись по винтовой лестнице в мастерскую, он стал
прохаживаться вдоль своих полотен. Две картины стояли
у двери в мастерскую, законченные, словно готовясь к выходу,
на продажу; он глядел на эти полотна и удивлялся, будто впервые
их видел. Они содержали явные недостатки, некоторые места
были откровенно плохо прорисованы, на многих была небрежно
положена краска. Виной была спешка, спешка, спешка, но все про-
щалось его таланту, его молодости, его мастерству. И он сам неза-
метно научился себе это прощать. Только сейчас он увидел цену
своим полотнам. Это были картины для украшения голых стен!
Он подошел к одной незаконченной картине, стоявшей у стены,
и долго недоверчиво ее рассматривал, потом отошел к другой,
тоже недописанной. Это тоже был его стиль, его темп, – бе-