Цыганки, Максим точно запомнил, подались не к вокзалу, в другую сторону, к Советской…
Но, проскочив шагов тридцать, Максим резко тормозит: совсем чокнулся, совсем с ума сошёл! Какие-то цыганки, какие-то мешки. Господи, девчонка уже ростом чуть не с этих цыганок, народ кругом… Бред!
Максим пытается взять себя в руки, закуривает. Так, так, так… Первое – надо в милицию. Второе – сообщить Лиде… Хотя, впрочем, Лиде не надо. Задача как раз в обратном: до её прихода, до шести, успеть. Не могла Маринка вот так бесследно исчезнуть. Может, она, дурочка, шутить надумала? Сейчас стоит уже у дома и хихикает… Ну ей тогда обломится! Он затаптывает окурок, перехватывает ранец, решает – к дому.
И тут ему шибануло в нос – опять от пирожковой. Густой, едкий запах жареного мяса, сладковатый – странный. Максим, решив, что это от голодухи, давит тошнотворное волнение в животе, в горле, во рту. И – высверк в памяти: «…пирожок-то надкусила, а там – ба-а-атюш-ки! – ноготок от детской ручки…»
Давясь, Максим отскакивает к клумбе с недоделанной ёлкой, сгибается, его выворачивает желчью – мучительно, судорожно, мерзко.
– Ишь, алкаш поганый! Нажрался до блевотины!
Максим зажимает рот, пачкая перчатки, натужно рычит, выплёвывая внутренности. Перед глазами – картина: в магазине, между задними и боковыми полками – ниша. Там – дверь. Как он сразу не догадался. И этот мордоворот – Гоша…
Мозг работает лихорадочно, но чётко. Цепко. План почти отчеканен. Максим, выбрав с клумбы свежий снег, моет перчатки, достаёт платок, на ходу утираясь, высмаркиваясь, бежит к хлебному. Хотя – стоп: там уже делать нечего, время только терять.
Он всматривается – прохода во двор не видно: дома-магазины слеплены всплошь. Максим бегом сворачивает на Кооперативную: так и есть – вход там. В сугробистой темени бесконечного двора – ни души, лишь шастают бездомные собаки, злобно косятся, ворчат. Максим подхватывает у ворот отрезок ржавой трубы – как раз по руке.
Так, хлебный – третий от угла; значит, «Пирожки» – в пятом доме. Между ними утоптана тропинка. Максим, подбежав, сдерживает шаг: снег, подлый, скрипит. С Коммунистической доносится людской шум.
Максим снова, протерев, надевает очки. К пятому дому примыкает пристройка. Справа от двери – оконце с решёткой. Светится. Максим на цыпочках подкрадывается. Проклятье! Стекло до половины заиндевело, ничего не видно. Максим зырк туда-сюда. Ящик. Ага, теперь в самый раз. Подтягивается, заглядывает…