Вопреки наказу Соломона Ионовича, я не уехал сразу в Рустави. Рассудив, что до отправления автоколонны на Баку есть ещё время, а мой путь едва ли превысит семь часов, я, с наступлением сумерек поднялся на самую вершину Савети, где среди непроходимых зарослей кустарника была расчищена площадка в три гектара. Здесь рабочие из совхоза готовились высадить чайные кусты, поскольку по прямому указанию товарища Сталина, Грузия должна была стать источником чайного листа для всех уголков великой Страны Советов.
На Савети упала ночь, я лёг в шалаше, сохранившемся от рабочих, что трудились на расчистке, и сквозь редкую сеть прутьев стал смотреть на чернильное небо в маленьких уколах света. Звёзды смотрели на землю с отрешённым и величественным равнодушием. С высоты им хорошо видна была кропотливая ежедневная работы, которую вели товарищ Берия, Центральный Комитет Компартии Грузии, органы Грузинской Советской Республики по искоренению саботажа на производстве, антипартийной групповщины в руководстве и упадничества среди трудящихся совхоза, не верящих в выполнение и перевыполнение обязательств, взятых перед государством. Как топоры и лопаты рабочих выкорчевали вековые заросли кустарника на Савети, так и товарищ Берия решительно расправлялся с теми, кто не мог подняться на уровень великих задач, поставленных Партией, кто тормозил рост социалистического государства, кто не желал отдать все силы служению великой идее.
– Костя! – Мой безмолвный крик полетел к ледяным звёздам, обрывая их беззвучный монолог. – Кто был так лично предан товарищам Берии и Сталину? Кто верил в торжество коммунизма на всей земле с силой неистовой? Кто перечитывал «Правду» по нескольку раз, чтобы выбрать из неё крупицы мудрости, изливающиеся на нас из разума Великого Вождя? Кто как ни Константин Контрадзе должен был стать новым человеком на новой земле? А как он хотел сделать Великое Вино, которое бы потрясло лично товарища Сталина? Верный сын грузинского народа… Котэ, что с тобой будет?
Через какое-то время я понял, что веду себя в точности как Мгеладзе на развалинах монастыря Гударехи, только не вою по-волчьи, а тихо всхлипываю и подвываю в кулак. Так я познал сокрытую в своём сердце трусость, спавшую в глубоком колодце, под прозрачной толщей благополучия и повседневных текучих дел. Но быть может, старый волк был не прав, и шанс быть услышанным