Я пришёл на выручку Рине и перевёл разговор на другую тему, за что она с благодарностью крепко сжала мне запястье. У меня же от этого простого жеста вспотела спина и одновременно пересохло во рту, и я налил себе ещё ароматного докторского чая. Сикорский, всё-таки, был великим учёным.
Мы выпили целый самовар, хрустя сушками и сахаром, слушая громкие ходики на стене комнаты. Ко мне на колени без спроса запрыгнул серый пушистый кот с огромными карими глазами и заняв удобную позу начал утробно булькать, словно закипающий чайник. Но, как оказалось, доктор и не собирался сдаваться. Дав нам небольшую передышку, он вновь приступил с вопросами. Ему, очевидно, нравилось смущать нас, таких молодых и немного растерянных от заклубившейся в комнате взаимной симпатии.
– Вот, скажите мне, Баграт Платонович, какой орган чувств вы считаете у человека самым главным? – С совершенно наивным видом спросил меня доктор.
Я внезапно густо покраснел к вящему удовольствию Агея Тарасовича, а Рина, ощутив, что мы связаны, как солдаты в окопе под огнём неприятельской артиллерии (чего, судя по всему, и добивался этот душевед), решительно выпалила в ответ:
– Глаза! Я считаю решительно, что глаза – зеркало души!
Это красивое сравнение она почерпнула из книг, которые, в отличии от меня, читала с интересом, запоминая оттуда разные сложные слова и витиеватые выражения. Но доктор покачал головой:
– А вот и нет, Риночка. Нос! В Библии, да простят меня марксисты, нюх человека не порицается ни разу, а слух, вкус и зрение – многократно! Помните, как запаниковал майор Ковалёв, лишившись органа обоняния? Если бы от него ушёл глаз или сбежало ухо, стал бы он так переживать?
Мы засмеялись. Я не помнил ничего про Ковалёва, но Библию знал хорошо.
– Обоняние сопряжено со всеми внутренними органами сильнейшими нервными связями, – рассказывал Агей Тарасович. – Ни зрение, ни осязание не влияют так сильно на возникновение и закрепление чувства привязанности между мужчиной и женщиной, как делает это способность различать и иерархически выстраивать запахи.
– Да ну! – Заинтересовалась Рина, мельком взглянув на меня и погладив кота на моих коленях.
– Истинно! Риногенитальный рефлекс ещё в двадцатые годы открыл профессор Воячек из Петербурга, простите, Ленинграда!
Первые два слога в названии рефлекса прозвучали и отчётливо, что теперь и я и Рина покраснели вместе не сговариваясь, а Агей Тарасович всё гнул своё: