Закат над Электросталью —
Такое нечасто увидишь.
Покрыты холодной эмалью
Оконные стёкла, на идиш
Расписано тучами небо
И взгляд его мрачен и колок.
Колёса проезжего кэба
Вминают в асфальт ветви ёлок.
Усыпали трубы и иглы
Подушечку цвета маренго,
Вернулись жестокие игры,
И снова мы стенка на стенку,
И снова на улицах схватки
Смертельные и родовые,
И снова бегут без оглядки
Японские городовые.
Лежат на заплаканных рельсах
Упругие скользкие тени,
Напрасно пытаясь согреться
На них. По известной системе
Растерянный жёлтый автобус
Хромает вдогонку вагонам,
А там – юбилейная пропасть
Полна до краёв самогоном,
Там валит народ из Завода
Тяжёлого Телосложенья,
Заблудший работник ОСВОДа
Размашисто мерит сажени,
И, где проходимо и мелко,
Кингстон откупорило время,
Поскольку секундная стрелка
Пропала на местном Биг Бене,
Поскольку испуганный ветер
Прижался к бетонной ограде,
Желая, когда на рассвете
Подует зефир в шоколаде,
Уйти. Прилетит на замену
Сумятица утренней спячки,
Набатом ударятся в стену
Гудков телефонные стачки
И скажут о том, что не умер,
Родился и здесь обитает
Вечерний малиновый зуммер —
Над городом тихо витает,
Поёт колыбельные окнам,
В шершавом английском тумане
Фонариком светит в висок нам,
Раскованной грацией лани
Минует пути эмигранта
На Запад, за край манускрипта
В объятьях небесного канта,
В узорочье звёздного шрифта
Уйдет, чтобы снова вернуться
Сюда, где проплешины света
Глаза, как огромные блюдца,
Упрямо таращат на это,
Сюда, где Кольцо Зодиака
Ещё с девятью обручилось,
Где знает любая собака
О том, что ещё не случилось,
Но скоро случится. Алеет
Истерзанный шрамами купол,
Ведёт по забытой аллее
Ушедших на пенсию кукол.
Такая уж выпала доля —
Барахтаться в ливне кошерном
Арбитром для ратного поля,
В родильных домах – акушером.
Гордится своей ипостасью