Власть – это попытка осуществить то, что обещал змий в раю, это попытка присвоить себе Божественное свойство и самому стать как бы суверенным божеством. Микушевич говорит, что человек похож на Бога, но не Бог, в этом его главная беда; он даже говорит, что в этом и заключается первородный грех. В раю это положение, сопутствуемое полной гармонией с Божеством, порождает ни с чем не сравнимую радость, лучистый и волшебный, безудержно радостный райский смех. Здесь же, у тех, кто выбирает зло, это вызывает желание и впрямь стать Богом, подчинив себе всё. «Есмь я и есть не-я, – если не говорит, то чувствует он в самом себе, – все не-я должны стать мною». Так пишет Даниил Андреев о демонах. Это и есть начало тирании. «Как это так? Я есмь, я сущий – как же это есть что-то вне меня, да я ещё должен с этим считаться, Я, единственно реально существующий!» Но на самом деле, другое – это твоё восполнение, дополняющее тебя до целого. И полнота твоей жизни зависит от гармонии с другим, со всем тем другим, что так же реально существует, как и ты. Существует таинственно для тебя. Вместе мы – целое, один ты – член целого.
Если ты захочешь встать на место целого, захочешь поглотить всё собою, ничего не получится, кроме уродства. Тебе же самому будет плохо, скучно и душно, как всегда было всяким тиранам, властителям и деспотам, с которыми никто не осмеливался заговаривать на равных. Их непомерно раздувшаяся гордыня льстиво ублажалась придворными и подданными, и эту гордыню жалкие властелины, духовные карапузы, ни на что бы не променяли, но душе их было душно. И так всегда. Гордость порождает духовную духоту, отрезая человека от реальности, от Церкви Божией, которая и есть наше общее Целое, Невеста Божия. «Смирение есть открытость перед реальностью», – говорил Бердяев. Только в смирении человек преодолевает собственную ограниченность, выходит из одиночества и изоляции к мощным ветрам и течениям реальности, открываясь Откровению Божию, которое и есть наша жизнь.
Совесть есть голос Божий в человеке. Но совесть, во-первых, нуждается в раскрытии, углублении, опрозрачнивании, в чём человеку помогают книги, общение с лучшими, чем ты сам, людьми, внутренний разговор с Богом, посещение церкви и участие в церковных таинствах – как опыт ощущения высшего и святого. Во-вторых, совесть ограничена, и по силе своей, и по существу. Совесть не может оградить от утренней тяжести и вечерней тоски. Совесть не есть также высшая форма Богообщения. Совесть не может избавить человека от внутреннего одиночества. Совесть приводит человека в Церковь. В этом, быть может, главное её предназначение. В этом смысле, следование совести всё-таки спасает человека. Но если совесть становится идолом, заслоняющим живого Бога – Творца видимого и невидимого миров, Подателя животворной благодатной силы, Личность, стоящую за нашей жизнью, тогда совесть перестаёт быть совестью. Не во имя совести человек отгораживается от Бога и Его Церкви, а во имя гордости.