Все это весьма хорошо характеризует как личность Абдуррахмана и его родни, так и порядок вещей, существовавший в «Имамском» доме, неизвестный самому Имаму. Этим объясняется также и то угнетение, которое чувствовали в последнее время горцы, и которое приписывалось деспотизму Шамиля, тогда как оно непосредственно исходило от Зейдат и ее клевретов. Подтверждением этого, независимо подробностей, высказанных прежде мюридом Хаджио и обоими сыновьями Шамиля, служит также и тот факт, что с отъездом Гази-Магомета на Кавказ, Шамиль как будто перешел из обыкновенного своего положения в какой-то магический круг, устроенный Зейдат и Абдуррахманом: каждое свидание мое с пленником ознаменовывается каким-нибудь новым известием: или он решился никуда больше не выходить и не выезжать даже к знакомым, не смотря на то, что сам же изъявил желание осмотреть достопримечательные места Калужской губернии и между прочим Оптину пустынь, на что я уже получил разрешение настоятеля ее; или он находит, что ему неприлично употреблять пищу, приготовленную руками христианина, и для этого переделывается в верхнем этаже одна печь, в которой будет готовиться для него кушанье служанкою, немеющею обращаться с нашими печами, вследствие чего можно опасаться, что рано или поздно она произведет пожар; или, наконец, он высказывает множество других странностей, которые могли бы свидетельствовать о печальном изменении его ровного, благородного характера и необыкновенного доброго сердца, если бы возле него не было Зейдат и Абдуррахмана.
К счастью, для меня сделалось ясно, что влияние «старшей» жены тогда только проявляется, когда она бывает окружена «своими» людьми. На этом основании, имея в виду скорый отъезд Абдуррахмана на Кавказ, я подавляю и собственные чувства, нередко оскорбляемые его грубостью, и убеждаю к тому же людей, имеющих несчастие быть с ним в каких-либо сношениях. Такой порядок вещей кажется мне необходимым для того, чтобы не раздражать этого необузданного горца и не вызвать его на дальнейшие интриги, вполне способные нарушать добрые отношения, существующие между мною и Шамилем, что сделает мое при нем пребывание совершенно бесполезным. Та же причина побуждает меня также оставлять у себя вещи, возвращаемые Абдуррахманом и не принимаемые торговцами.