Когда же родилась Марьяша и стало понятно, что ее воспитание ляжет на плечи бабушки, Людмила Никандровна всерьез перепугалась. Она боялась повторить собственные ошибки. Она знала, что не сможет воспитывать как Нинка. С Настей не получилось, а с Марьяшей тем более. Но, наблюдая все эти годы за подругой, она поняла, что было в той и чего не хватало ей самой. Нинка умела восхищаться собственными детьми. И делала это искренне, по-настоящему, с желанием свернуть горы. Ярик с Гариком чувствовали, когда мама от них «балдеет», как они сами говорили, и потому очень хотели ее порадовать. А Людмила Никандровна никогда не «балдела» от Насти. И тогда она решила балдеть от Марьяши. Восхищаться всем, что она делает. Любой ерундовиной. Как оказалось, радоваться успехам ребенка, в миллионный раз слушать выученный стишок, плакать от умиления над его нелепыми поделками или первыми каракулями очень просто, проще, чем кажется. Надо только разрешить себе не сдерживаться.
Когда Настя в подростковом возрасте кричала, чтобы мать закрыла дверь, отстала, отвалила, и лепила на дверь листы с надписями «не входить», «это МОЯ комната», Людмила Никандровна все еще на что-то надеялась. Самые тяжелые подростковые кризисы проходят, будто их и не было. Но у Насти кризисы не проходили, а перетекали один в другой. Дочь превращалась в эгоистичное создание с нестабильной психикой и отсутствием всякой ответственности даже за собственную жизнь.
Нинкины сыновья плакаты на двери не лепили, потому что знали – мать так двинет ногой, что на фиг снесет дверь с петель. А потом свернет трубочкой все плакаты и засунет их в жопу до ушей. Нинка так и сказала как-то Насте, что, мол, если бы мои парни такое повесили и разговаривали в подобном тоне, то свернула бы трубочкой и так далее…
* * *
Ночью, после провального приема, Людмила Никандровна так и не смогла уснуть. Боролась с бессонницей чтением, пила капли, таблетки. Хотела даже позвонить Нинке, но отложила до утра. Она все размышляла об Анне, которая, наверное, нуждалась в помощи, а Людмила Никандровна не смогла понять проблему. Даже не попыталась, откровенно говоря. И не то что не помогла, а может, и навредила. Пустилась в воспоминания. А Анна слушала наверняка из вежливости. Доктор Морозова себя прекрасно знала – прокручивала в голове всю встречу и пыталась вспомнить момент, когда все пошло не так, как обычно. Ей не нужны были записи, она помнила каждую минуту. Потом она еще раз мысленно проанализировала поведение Анны в бесплодных попытках хотя бы нащупать проблему. И самое ужасное – блокнот, в котором Людмила Никандровна делала записи, по старинке, от руки, оказался чист, хотя она всегда оставляла пометки, чтобы еще раз все обдумать.