.
Состояние подчиненных Михаил Аркадьевич глубоко понимал, но не имел права выказать сочувствие. Им всем еще предстоит продержаться до конца праздников, 6 января и Богоявления. Изобразив повелительно-призывающий жест, на какой был способен в это тяжелое утро, он двинулся в кабинет. Актаев растолкал Лелюхина, а Кирьяков попросил купца обождать: срочное совещание. Войдя, чиновники застали начальника немного растекшимся по креслу. Эфенбаху было так дурно, что он уже готов был достать початую бутылку шустовского, что хранилась в нижнем отделении стола, и покончить с мучениями. Причем у всех сразу.
Чиновники кое-как расползлись по стульям. Михаил Аркадьевич решил повременить с заветной бутылкой. Чего доброго решат, что нынче у начальника голова не вполне готова служить.
– Ну, соколы мои раздражайшие, каких делов намастрючили? – строго вопросил он.
Другой бы человек поразился обилию редких, если не сказать удивительных слов в речи Эфенбаха. Но чиновники сыска были привычны к тому, что начальник их порой выражается непредсказуемо, изрекая заковыристые пословицы и поговорки. Возможно, услышав одну из них, какой-нибудь ученый филолог, слабый духом, бросил бы бесполезную науку и пошел в городовые.
– Так ведь все слава богу, – ответил Лелюхин не только по праву старшинства. Дни перед Новым годом он провел в сыске в качестве добровольного дежурного. Праздновать Василию Яковлевичу было не с кем, жил он бобылем, так что коротал время в приемной части за французским романом и рюмкой ликера.
– Участки чего там доносят?
– Мелочь, не стоящая внимания, – ответил Актаев, который только сегодня утром просмотрел почти пустые полицейские сводки.
– Вот оно, значит, куда закатилось, – сказал Эфенбах, почти созревший для шустовского. – А что там за птица-увалень не спит с утра ранее?
Вопрос относился к Кирьякову. Он и ответил.
– Купец Иков, из Нижнего прибыл на праздники развлечься, без жены и семейства, разумеется. Так в ночь на первое января проиграл тысячу рублей.
Тут Михаил Аркадьевич вспомнил, что вчера тоже у какой-то тетушки имел несчастье сесть за стол и продуть в баккару[14] десять рублей, играя по десять копеек на кон. Потеря не то что существенная, скорее обидная.
– И куда купец-золотец беспросветный играть сунулся?
– Представьте: на рулетку.