– Он рисовал рекламу на амбарах… он прощается со своими работами.
И когда я это произнесла, я удивилась собственному выбору слов… даже мои инстинкты художника, те самые, которые разделяли мы с Гурни, подсказывали, что я все сказала правильно.
Несмотря на то, что женщина из дома отдыха получила от меня информацию, она так и не удосужилась перезвонить мне, когда было найдено тело Хобарта Гурни, наполовину погребенное в скошенной траве возле одного из заброшенных амбаров с его любимой работой. Я узнала о его смерти вместе со всеми остальными, смотревшими CNN в тот поздний осенний вечер – там повторяли передачу о его последней или предпоследней работе по рисованию рекламы, вместе со странно-сентиментальным некрологом, который закончился крупным планом «девчушек», под которыми и нашли тело старика. Камера крупным планом показала Миш-Миш, ее пеструю рыже-серо-белую мордочку с персиковым пятном на одном глазу. Она была такой трогательной и в то же время такой реальной, что никто из зрителей, любителей кошек или нет, не понял бы, – и тем более не понял бы во время первого интервью для CNN, в котором явно показывалось, каким простодушным и неуклюжим Хобарт Гурни мог показаться снаружи (возможно, настолько, что это заставляло недооценивать его работы), – что Гурни был больше, чем великим художником: он был гением, легко сравнимым с Бабушкой Мозес или кем-то в ее роде.
Жан-Клод Суарес был первым человеком, который выпустил книгу, посвященную кошкам Катца, поскольку творения Гурни стали широко известны. Многие известные фотографы, в том числе Херб Риттс, Энни Лейбовиц и Аведон, приняли участие в этой коллекции; меня среди них не было, но я попала в другую коллекцию, собранную для одной из благотворительных организаций по борьбе со СПИДом. Затем появились специальные выставки наряду с теми, кого Гурни назвал бы «художниками-выпендрежниками», и даже ходил слух, что появится почтовая марка с его портретом, а еще с одной из кошек Катца.
Ирония в том, что я всерьез сомневаюсь, что Гурни на самом деле понравилась бы вся эта суета, вызванная его работами; то, что он создал, было слишком личным. То, как он с любовью гладил фотографии своих «девчушек» в моей арендованной машине, и как он спонтанно поделился кошачьей мечтой из детства мальчишки, который чистил сараи от навоза столько лет – и амбарных кошек – назад. Но, по крайней мере, для меня была одна выгода от того, что его жизнь и его работы стали публичным достоянием: это дало мне возможность узнать, что на самом деле с ним произошло, без необходимости ехать в тот унылый маленький городок, где я его встретила, или смотреть на его практически пустую комнатушку в дневном центре по уходу за взрослыми, больше похожую на клетку.