Силуэт появился у окна его любимой комнаты, беззвучно подплыл к его кровати и стоял над Арлстау часами. Со стороны, может, и жуткое зрелище, но художник то этого не знал, спина его без глаз.
Глаза сонно раскрывались в течении ночи, но не боялись, видя, как силуэт растворяется над кроватью, а уши слушали, но ничего не слышали ещё.
Он был темнее ночи, раз был заметен в темноте, но это не беспокоило. Мысль в голове была бесстрашной и простой: «Кто такой? Не понятно! Чего хочет? Молчит.».
Когда понял, что силуэт уходить не собирается, наконец, пригубил привкус страха. «Что тебе нужно? Изучаешь меня? Хочешь отнять у меня что-то?», – заверещали безответные мысли.
Силуэт низко склонился над ним и показал, что он не только чёрное пятно, смазанной формы человека, что у него есть глаза. Сначала Арлстау не узнал этих глаз, не догадался, на чьи глаза они похожи.
–Пусть и поздно, но ты готов! – прозвенел знакомый голос в голове, и не было сомнений, что молвит силуэт.
В голове созрело два вопроса: «К чему готов? И почему поздно?», но лёгкие кто-то сжимал в кулаке и выдохнуть всех слов не было шанса.
Силуэт всё больше становился похож на тень человека, черты точились на глазах, а его расплывчатые очи приобрели чёткость и стали узнаваемыми.
Стало немного не по себе, чего таить, ведь на него смотрели его собственные глаза. «Что же ты такое?», – проговорились мысли, но договорить своих ответов не смогли.
Увидеть, улыбался силуэт его мыслям вслух или злился, возможности не было, ведь губ у тени не присутствовало. Зато у силуэта были руки и ими он решил исполнить свой долг, прижав ладони к устам художника. Тот начал задыхаться. Как на зло, был заложен нос, но сил сопротивляться не было, как и желания.
Силуэт не отпускал до конца и позволил ему задохнуться.
Нет, художник не умер, лишь потеря сознания и погружение в сон и, по-видимому, в вечный, как думал художник – и долю истины в его мыслях не отнять, кем бы не был отнимающий, ведь художник, хоть и проснётся, но останется во сне.
Он много лет не видел снов, но сон ему приснился.
И сразу снился весь мир. Не вся жизнь – лишь мир. Летел вдоль него и поражался, насколько он большой, как много в нём не затоптанных мест, как много до них незнакомых дорог, в которых мог себе позволить – ошибиться. Не в лёгкости их фишка, а в том, что не было их раньше никогда, не замечал он их под слоем пыли. Много пепла было вокруг красоты, но это не настораживало – сон ведь. Оглядывался и не замечал ничего разрушительного в увиденных пожарах – самообман, но он тоже имеет свой смысл.