– Конечно, – тут же согласилась она, но и тут же неслыханно удивила. – Разве вас, аглицкого шпиона, побьешь?! – сказала осуждающе – и глазищами своими меня ошпарила: – Боксу, поди, вашему обучены?
Думаю, читавшие мой роман первый «Фельдъегеря генералиссимуса» помнят тот «случай», случившийся с купцом Протасовым, а не читавшие тот роман скажут, что в великие тайны была посвящена Маня, раз про того купца Протасова знала!
А ведь ей в восемьсот пятом годе лет восемь было, не больше. Да и я в том годе в поручиках ходил молоденьких.
Конечно, в нашем деле разного пола и звания люди были. Свободно она по нашему ведомству могла числиться. И «должность» у нее – подходящая. В борделе девке наш брат в экстазе страсти порой такое наговорит, такое выложит! И все же не до такой степени совершенной секретности?! А ее осведомленность такой была. Знать про купца Протасова – и в таких подробностях! Одним словом, такая осведомленность дорого стоит. И я соответствующе ответил.
– Нет, боксу не обучен, – сказал я ей со всем нашим, так сказать, «купеческим» достоинством. – Да и тот купец в Москве проживал, а я купец питерский. И, соответственно, Отечеством не торгуем! А даже наоборот. И скажите…
– Маня, – подсказала она мне свое имя.
– А скажите, Маня, – прижал я ее еще крепче к своей груди, – из-за чего он в вас бомбу зашвырнул, студентик этот (употребил я весьма русский – и потому, так сказать, непечатный эпитет)?
– Так он не только в меня одну эту бомбу запустил! – возразила она мне и указала на своих «подружек». – Дуська, Нюрка, Надька, Катька, – перечислила она их всех. – И от них, не сомневайтесь, благодарность вы получите… хоть сейчас! Или? – засмеялась она глумливо, а «подружки» ее почему-то засмущались вдруг.
– Не сомневайся и ты, Маня, – заверил я ее – и глумливый смешок ее притушил, – благодарность от всех вас приму с удовольствием. – И подмигнул ее «подружкам»: мол, и до вас очередь дойдет – как только с Маней вашей разберусь. И спросил ее серьезно: – Но ты мне не ответила, зачем он в вас бомбу эту маскерадную бросил?
– На настоящую, видно, денег не хватило, – усмехнулась она. – Вот он ее из папье-маше и учудил. А что бросил, то, думаю, от неразделенной, отвергнутой нами любви!
– А что же вы все любовь-то его отвергли? – захохотал я. Барышни эти определенного сорта были. Влюбиться, конечно, в них можно. Но вот чтобы они любовь чью-то вдруг отвергли – не может такого быть! Профессия у них такая – нас любить.