В подъезде пахнет борщом, кошками и сыростью. Придерживая на плече лямку сумки, Денис поднимается по лестнице. На площадке между первым и вторым этажом между стёклами фрамуги причудливый узор паутины. На лестничной клетке третьего только-только кто-то курил: в воздухе висят густые клубы табачного дыма. А на четвертом ступени недавно вымыты: ещё влажные. Четвёртый – его этаж.
С десяток секунд Денис размышлял: открыть своим ключом или позвонить? Переминался с ноги на ногу, в кармане брюк перебирал ключи на связке. Дом. Отвык он уже от дома. Пять лет в общаге, а сюда – на месяц-полтора летом, да зимой на Новый Год на недельку, если получалось.
Всё же решил открыть сам.
Из кухни в прихожую тянет чем-то вкусным. Готовятся родители встретить сына. Ждут. Мать наверняка затеяла пельмени собственного приготовления. Весь вечер, наверное, лепила. От мысли о пельменях в желудке заурчало. Со вчерашнего дня не ел. Колбасу под водку они уговорили в момент. Что такое палка сухой колбасы для двух здоровых парней? Потом пили чай с хлебом.
Разувшись, Денис прошел в свою комнату. Там идеальная чистота и порядок. На письменном столе, рядом с древним первым «пеньком», фотография в простенькой рамке: улыбающаяся школьница. Татьяна, Танька, Танюшка… Первая любовь. Где она сейчас?
Денис ставит сумку на пол у платяного шкафа, садится на кровать. Она стоит вдоль окна. Маленьким он любил допоздна, усевшись в кровати и укутавшись в одеяло, разглядывать двор: летом зеленели тополя, копошились в листве галки; зимой у подслеповатых фонарей таинственно кружили снежинки.
– Сынок… – голос матери отвлекает его от воспоминаний.
Она стоит на пороге. Ещё чуть-чуть постаревшая от забот. Совсем немного. Но сыновний глаз ухватил эти изменения. Тяжело ей. И раньше непросто было, а сейчас… Когда с отцом такое… Ну, ничего, всё образуется.
– Ма… – произносит он тихо.
– Отец! Сын приехал! – восклицает она, прижав ладони к груди.
…Они сидят за большим обеденным столом, по случаю праздника установленным в зале. Приглушенно светит люстра, тихонько бурчит о чём-то телевизор на старомодном массивном комоде красного дерева. За приезд уже выпито. Отец наливает по второй. Он гладко выбрит и коротко подстрижен – почти что под «ёжик». Так седины почти не заметно. Под глазами тени – не спит ночами. Бессонница навалилась, когда отказали ноги. Переживает. Всю ночь на кухне мастерит из бересты и дерева поделки. А на выходных просит вывезти его на рынок, там ими и торгует: не может он так, чтобы не было от него в доме никакого дохода, а лишь одни убытки на лечение. От отца пахнет одеколоном и табаком.