В ответственных переходах, бывало, не ел сутками. Однажды зимой они шли по Ладоге. До Валаама рассчитывали дойти часов за пять и, по молодой глупи, с собой каждый взял только по термосу, паре батончиков, ну и НЗ, конечно. Ровно на середине пути подпрыгнула метель. Она била то в лицо, то в спину, безо всякого ритма. Снег выцарапывал глаза, а лыжи катились назад, несмотря на смазку. Они решили пережидать в палатке, но, когда через двенадцать часов кончился сухой спирт и встал вопрос о выживании, им пришлось подниматься и идти дальше. Это была одна из тех ошибок, о которых из чужого опыта узнать практически невозможно. Потому что не у кого. Свежие, они наверняка побороли бы эту вьюгу за три-четыре часа. Усталые, голодные и замороженные, они шли в два раза дольше. Один раз он обернулся и не увидел Лёху. Чётко помнил, что не испытал ничего, никаких эмоций. Просто развернулся и пошёл по своим следам. Лёха медленными, чужими движениями двух стержней, которые были руками, пытался поставить палатку. Андрей молча ударил его по спине лыжной палкой, потом ещё раз. Палатка вырвалась и мгновенно исчезла в круговерти. Друг посмотрел на него так, что Андрей опустил голову перед ударом, но Лёха, ни слова не говоря, надел лыжи и поплёлся вперёд. Андрей пошёл за ним. Пуховки спасли их тогда от обморожения, а Андрей понял, зачем нужна борода – на щеках и скулах осталась память рубцов. Только через месяц где-то он начал жалеть, что не сфотографировал этот вид. Когда вдруг, сразу, так же, как она началась, метель упала на лёд, сверху очутилось солнце и, как ни в чём не бывало, зарезвилось на голубых куполах собора, позвавшего их назад из бескрайнего белоснежного простора, в который они ушли уже на добрый километр. Тогда был пост, и они, чуть вернувшись из чёрного сна, отстояли заутреню вместе с серьёзными тихими людьми.
Решение было элементарным. Он подобрал соединители и уголки той же фирмы, но более тёмные. Под цвет пола. Смотрелось даже солиднее, чем с оригинальными. Он порадовался работоспособности своего разума. С улыбкой, блестящей из глубины глаз, заскочил ещё на одну полянку, чтобы взять саморезы подлиннее – бетон понизу крошился, и короткие вылетали сразу.
На завтра был запланирован перевал. Поцапались с родителями и решили не дожидаться окончания ремонта. Оставалась мелочь. Из основного: поставить вот плинтусы, повесить пару светильников, установить розетки. И недавно безликая строительским ремонтом однушка, или «адфуфка», как прикольно шепелявил Кирюха, становилась их родным домом на годы вперёд. Сантехника уже висела на своих местах, кухонька, икеевская своей простотой, но любовно собранная каждым винтиком, – тоже. Перевезти надо было только двухэтажную детскую кроватку да кое-какую посуду с одежонкой. Он улыбнулся. У их семьи, несмотря на близость оловянного юбилея, почти ничего не было.