Шишликов служил в отдельном батальоне связи, расположенном на территории танкового полка. Гарнизон был огромный, и идти из дома до казармы было прилично – версты две. До части было два пути: по территории полка, где то и дело нужно отдавать честь старшим офицерам, и по шоссе на самую окраину провинциального города.
Нужно было успеть на инструктаж, получить оружие, двух дневальных и сменить на посту прапорщика из второй роты. Когда до контрольно-пропускного пункта оставалась сотня шагов, Шишликова резко одёрнул возмущённый голос:
– Стоять. Кругом. Почему не отдали честь, товарищ младший сержант?
– Что? – не понял, для кого нужно было прикладывать правую ладонь к козырьку фуражки, рассерженный Шишликов.
Перед ним стояли взрослая блондинка в гражданке, работающая в штабе стенографисткой, и зелёный уазик с номерами комендатуры. В открытую дверь из уазика неслось гневное:
– Сержант, честь не положено отдавать старшим?
– Так вы же в машине. Я и звания вашего не заметил! – оправдался Шишликов.
– Ты ещё пререкаться вздумал? Почему с сумкой?
– Что? – туго соображал Шишликов: – В наряд заступаю по КТП.
– Почему с сумкой, спрашиваю, военный?
Сумка была дерматиновая, защитного бурого цвета, которая подходила под характеристику ручной клади, буквально на днях одобренной командованием для ношения офицерским, прапорщицким и сержантским составами.
– А с чем мне ходить?
– Военному положено ходить с дипломатом! – рычал комендант.
Женщина из строевой части неожиданно попыталась заступиться за рассеянного сержанта:
– Это Шишликов из нашей части. Он всегда такой. Отпустили бы его, а?
Сержанту польстило такое благорасположение, но женское заступничество ни к чему не привело и даже раззадорило лысого полковника. После заявления сверхсрочника, что у него нет лишних средств на дипломат, тот заревел:
– На губу тебя на сутки за пререкание. Быстро в машину!
– А наряд? – спрашивал Шишликов, садясь в уазик.
– Молчать!
Так младший сержант Шишликов впервые оказался в одиночной камере. Утверждать, что он об этом даже немного мечтал, было бы глупо, но недалеко от правды. На КПП дежурили связисты, и он успел крикнуть знакомым солдатам, чтобы сообщили в батальон о его участи.
«Хорошо хоть не с солдатами!» – удовлетворённо подумал Шишликов, осматривая каменную полуподвальную комнату с решетчатой дверью. В маленькое окошко проникал свет и густым пыльным лучом падал на прикованные к стене деревянные нары. Серое унылое место. Двоякое чувство переполняло грудь. Одно – удовлетворение от исполненной мечты: за два года срочной службы Шишликову при всех его залётах так и не довелось загреметь на гауптвахту. Может, оно и к лучшему – «губа» располагалась в том же корпусе, что и батальон, и солдатом через колючую проволоку он часто видел издевательскую муштру заключённых. Но тюрьма не только издевательство – тюрьма в первую очередь воспетая в песнях и стихах романтика. Второе чувство – тоска. Щемящая тоска по девушке, с которой он так ещё и не увиделся после отпуска. И месяца не прошло с тех пор, как белокурая девушка с непривычным именем Даниэла провожала его на железнодорожном вокзале. Он стоял в тамбуре, она на перроне. Поезд дальнего следования издал прощальный гудок, и она, неожиданно расплакавшись, пообещала ждать его.