– Утка, может, все-таки сядешь? – самоуверенный голос отца напомнил ей набирающий силу звук свистка оставленного на плите чайника. – Не подобает благородной барышне ползать по полу.
Вздохнув, она облокотилась на обитое золотым бархатом сиденье, пытаясь подняться и снова сесть.
Но почувствовала, как кто-то с силой дернул ее за локоть, не давая подняться.
– Лорелея, я сказал – сядь! – негодовал сэр Роберт.
– Я не могу, – задыхаясь, с опаской промолвила она. – Он не отпускает меня.
– А это что еще здесь такое? – Мортимер стер с напряженных мышц предплечья несчастного грязь, но под ней темнело пятно. Когда он очистил получше, начал проступать рисунок с искусными углами и изгибами, отталкивающий и притягивающий одновременно, а также четкий и ясный, если бы не многочисленные раны.
– Птица какая-то? Змий-искуситель?
– Нет, – покачала головой Лорелея, внимательно изучая причудливые очертания. – Это дракон.
Вдох причинял ему нестерпимую боль, выдох – непереносимые страдания, – и каждый длился как будто целую вечность.
Стараясь не поддаваться панике, едва не вызванной страхом и болью при пробуждении, он лежал в полной темноте с повязкой на глазах. Он начал восстанавливать череду событий. Неистово с твердой решимостью восполнял в памяти горестную летопись произошедшего.
Что он знал: он человек, рожденный в скудельнице. Повитух, отправивших его в чуждый мир, звали огонь и мучение. Братьями ему были вороны, пировавшие мертвечиной.
Огонь был щелочью, химикатом, которым облили трупы, чтобы быстрее разложились.
Мучение и больше ничего.
Он страдал амнезией. Смысл слов для него ничего не значил. Бестелесные голоса постоянно повторяли это с возрастающим интересом.
Голова была настолько повреждена, что им пришлось полностью забинтовать ее, оставив только рот. Постоянные головные боли не давали ему покоя, и в особенности непрерывная пульсирующая боль в виске.
Он жил в Англии, но не помнил где.
У него было пять переломов: сломана левая лодыжка, два ребра, ключица, нос.
В глазу что-то лопнуло, от чего тот покраснел и вздулся.
Вчера он сел и смог приподнять раненое плечо немного выше, чем прежде, хотя оно все еще оставалось крепко прижатым к груди повязкой.
Ожоги перестали мокнуть, покрылись корками и струпьями и начали зарубцовываться.
И хотя он не видел, но слышал превосходно.