– Сценарий нужен, Андрей. Спокойно, обстоятельно, без гонки, но и без тормозов. Когда сможешь начать?
– Через полчаса.
– Первые наметки когда?
– Три-четыре дня дай мне.
– Даю. Бери.
Володя явно был в хорошем настроении.
Андрей расплатился с официантом и вышел в средиземноморскую синеву. Решив поразмять ноги, отправился по пустынной набережной в сторону Пафосского замка. Небо, готовясь к раннему зимнему закату, незаметно стало окрашиваться багрянцем. Мостовая на ветру совсем высохла. Жирные чайки лениво просиживали парапет. Пожилые супруги-англичане, трогательно обняв друг друга, шли навстречу. Поравнявшись с Андреем, улыбнулись и сказали в унисон: «Hello!» Андрей на автомате поклонился приветливым старикам. Опустил глаза: мне так будет не с кем.
Кому рассказать – ведь не поверят. Не изменяли друг другу. Не ссорились. Ничего такого не было. Андрей думал: раньше у нас все было плохо, потому что денег не было. Наверное. Теперь же денег стало больше, много больше. Но ничего не изменилось. Были две отдельных жизни, и никто не знал, как вернуть то, что было в самом начале – одну жизнь на двоих. Не знали. Да, наверное, и не хотели.
Андрей оказался в вакууме. Гульнул раз, гульнул два – обреченно, глупо, неизобретательно, скучно. Сам признался. Аэлита села напротив него и – «вы самое слабое звено» – сказала бесцветно:
– Иди. Не держу. Ты свободен.
Андрей втайне надеялся получить по роже. Ох, как хотел он, как внутри молился, чтобы вот так – с размаху, да со всем словесным поносом, что в таких случаях полагается! Но нет. Ничего. Изолиния. Ни раздражения, ни сожаления. Ни ненависти, ни любви.
– Ты свободен.
Сама собрала чемодан. Ключи от «хаммера» сунула в портфель. Андрей спустился вниз, бросил брелок с гравировкой «Аэлитовоз» в почтовый ящик. И ушел прочь. Не было никаких надежд – «давай немного поживем отдельно», «возможно, все переменится», «вернемся к разговору через неделю». Через неделю Андрей прекрасно функционировал в чужой, почти случайной кровати и, как ни силился покрыть себя позором, не находил для этого оснований.
Он звонил – раз, второй, третий, и еще до мгновения, когда она снимала трубку – а она никогда не позволяла себе не снимать трубку, когда он звонил, – еще до этого самого мгновения понимал, что опять делает что-то ненужное, что это всего лишь продолжение изолинии. Что просто частота гетеродина сдвинулась, он остался на старой, а она ушла на новую, или наоборот, как знать, но эфир теперь пуст. Андрей пробовал бухать, но все заканчивалось через час, даже не начавшись, а еще через три он бывал так трезв и пуст, как не бывают трезвы даже самые трезвые люди на планете.