Отец сидел на диване и равнодушно смотрел на меня. Даже скорее не смотрел, а анализировал своими карими глазами.
− Ты никуда не пойдёшь. Ты наказана.
− Но…
− Меньше будешь спичками баловаться! Нашла себе игру! – Он немного повысил голос, достал из кармана успокоительные таблетки, и проглотил одну, запив водой из стакана.
− Но у меня не было с собой спичек! Я уже это говорю в сотый раз! Зажигалку я вообще никогда в руках не держала!
Отец ничего не ответил, лишь смотрел куда-то сквозь тумбочку кухни.
− Папа! – прикрикнула я, чтобы вывести его из глубокого задумчивого сна. Такое с ним частенько бывало.
Он тут же замотал головой, нахмурил брови, встал и, показывая в сторону моей комнаты, громко сказал:
− С меня хватит, Мэделин! Отправляйся в свою комнату сейчас же! Ты наказана до конца недели!
Я хмуро взглянула на него и вышла в коридор, при этом агрессивно топая.
− Потопай, мне ещё!!! Растопталась… – прорычал отец.
Я резко хлопнула дверью комнаты и обиженно рухнула на кровать, ударившись локтем об деревянную перекладину, после чего пронзительно зашипев от боли.
Так я не выходила из комнаты целый день. А в животе начинало сильно урчать. Но спуститься в кухню? Да не за что! Лучше с голоду сдохнуть!
«А может всё-таки спуститься?» − промелькнуло у меня в голове через пару минут. С кухни летели на невидимых крыльях ароматные запахи… Ммм!
Я сама и не заметила, как обслюнявила подушку, воображая блюда, которые мог приготовить мой отец.
Но на случай «голодухи» у меня, так сказать, на чёрный день, всегда была запрятана между полками коробочка сливочного печенья с шоколадной крошкой. Рука сама потянулась за ней, и я начала жадно есть печенье. Можно сказать, что это был мой рекорд – съесть двадцать пять печенья за двадцать пять секунд. Но даже когда я опустошила коробочку, мой живот продолжал устраивать митинги, недовольно урча (причём коробочка была далеко не маленькая).
И тут мой отец словно мысли прочитал. Он постучался ко мне.
− Мэдди! Я всё понимаю, ты обижена. Но ты с утра практически ничего не ела. Ты же не хочешь умереть от голода? – доносился его приглушённый голос за дверью.
− Может, и хочу! – недовольно буркнула я в ответ.
− Если что, поднос с едой у двери. Когда бросишь свою идею с забастовкой, поешь.
Послышались удаляющиеся шаги. Похоже, отец уже спускается по лестнице.