Надо же, не одна она сегодня сюда переехала. У её подъезда стоит тентованая газель, а четыре мужика, переругиваясь, пропихивают диван во входную дверь. Подбежала, придержала дверь. Ба, знакомые всё лица! Дмитрий Сергеевич, Толя, двое других незнакомы. Один из незнакомцев, мелкий, но щеголеватый, в лаковых ботинках и кашемировом пальто, покосился на Лару и чуть не выронил диван. И уронил бы, если бы она не подхватила. Гадство, больно же! Потянула больную руку. Наконец мужики бросили диван у грузового лифта.
– Прекрасная самаритянка, – начал напыщенно мелкий. – Не украсите ли вы нашу мужскую компанию? У нас сегодня новоселье!
Он не только мелкий, а ещё и слепой.
– Никак нельзя, служивый, – мрачно ответила Лара. – Новоселье-то у Дмитрия Сергеевича, а я по двум его делам прохожу как подозреваемая.
И пошкандыбала по ступенькам на свой третий этаж.
Уже после одиннадцати в дверь позвонили. Глянула в глазок – всё тот же. И рядом покачивается эксперт Толя. Открыла:
– Неужели выпивка кончилась?
– Выпивки – до хрена, – промычал пьяный в хлам Толя. – А вот закусь кончилась.
– Милосердная самаритянка, – начал расшаркиваться мелкий.
– Короче, – рявкнула Лара. – Килограмма пельменей хватит?
– Щедрейшая самаритянка!
Не успела отойти от двери – снова звонок.
– Что ещё?
– А у Димки кастрюли нет!
– Сковорода есть? – Толя мотнул головой. – Жарьте!
Глава четвёртая, в которой Лару обвиняют во всех смертных грехах
И за две недели, как ни странно, больше не позвонили. Ни мама, ни Славик. Только Вовка Пинчук объявился, друг детства:
– Ларчик, сто лет не виделись. Надо бы поговорить.
Ох, надо. И лучше говорить с Вовкой, который всегда на её стороне. Договорились встретиться у неё на квартире в обеденный перерыв. Лара смылась с работы ещё до двенадцати. Насчёт того, чем гостя покормить, она не беспокоилась. Едва начатая упаковка пельменей, на которые она глядеть не может, для Вовки – самое то. Они подростками с Витей, бывало, подрядятся в ближайшем продуктовом муку разгружать, а плату берут пельменями. Поставят трёхлитровую кастрюлю и гипнотизируют её взглядом, пока вода закипает. И не голодали, вроде, в те времена. Их отец был жив тогда. И Вовкин. Оба работящие малопьющие мужики. А пацаны захлёбывались слюной над магазинными пельменями. Поняла их Лара спустя много лет, когда Славик в подростковый возраст вступил. Тощий пятнадцатилетний подросток за раз съедал столько, сколько ей, взрослой женщине, за неделю не умять. Всё в рост уходило.