– Холоднее, чем на берегу, – ответил парень, протягивая мокрую руку к животику возлюбленной.
– Ко мне не прикасаться, – запретила девушка, возвращая очки на место, но продолжала смотреть на Сергея, так как знала, что запрет на него вряд ли подействует.
– Не могу не прикасаться, – ответил Титов, глядя на животик, которого едва касалась мокрая и холодная ладонь. – Я долго плавал. Я соскучился.
– Нет! – вскрикнула Татьяна, смеясь, когда несколько холодных капель упали на горячее тело. – Ты мокрый! Ты холодный, Сережа, пожалуйста, не трогай меня!
Сергей убрал руку, наклонился и поцеловал все тот же животик. После улегся и, повернув голову к девушке, взял ее хрупкую кисть.
Таня не возражала. Это был ее мужчина, и всякий раз, когда он брал ее за руку, она чувствовала и заботу, и защиту, и нечто большее. Гораздо большее.
Она смотрела на его крепкую спину, покатые плечи и сильные руки. Все его тело было покрыто каплями морской воды, которые отблескивали цветами радуги, словно это были чистейшие бриллианты, сверкавшие в любом луче света.
Да. Сергей был ее мужчина. Ведь недаром он часто повторял ей: « Ты жизнь моя». И от этих слов на душе всегда становилось спокойно. Но, как всякую женщину, Татьяну порой посещала мысль, что все это может закончиться. И тогда внутри нее «просыпался вулкан», а снаружи, без видимых на то причин, появлялись «тучи». И если их не «развести руками», то обычно «шел дождь».
Пробежавшая по телу дрожь, родила на коже мурашки. Девушка подвинулась ближе к Сергею в самое ушко прошептала несколько слов.
Парень улыбнулся и ответил также, шепотом. За что был награжден поцелуем.
Расхаживая взад-вперед перед экраном, при этом не сводя с него глаз, Канн то и дело потирал руки и разминал пальцы. Его глаза то щурились, то выражали удивление, иногда он усмехался. Все это говорило о том, что просвет в деле, о котором он говорил раньше, проявлялся еще больше. Пересмотрев сотни влюбленных пар, Канн отобрал два десятка и теперь, дабы снова не войти в заблуждение, пересматривал их тщательнейшим образом. Усевшись в кресло, он так наклонился, что почти касался носом жидкого экрана, в котором снова и снова менялись мужские и женские лица. Канн настолько был занят поисками, что не расслышал, как его позвал Рим.
– Канн! Канн! Бросай ты все! Игра начинается! – кричал тот, глядя на экран, в несколько раз превышающий размерами экран брата. – Играют лучшие команды Земли! Этот матч нельзя пропустить! Присоединяйся! Поболеем!