Оставив тягучие мысли, я решаю зайти с балкона обратно в комнату, но увидев смятую пустую кровать и тот ковёр, на котором татарский реаниматолог Ренат усмехался над обнажённым истощённым телом мамы и ругал меня за эгоистичное нежелание дать измученной болезнью маме умереть, меня вновь сильно качает. Равновесие потеряно и меня бросает в самый проём распахнутого окна, где за реющими на ветру шторами мелькает наш кот. Чуть липкие похолодевшие ладони, уцепившись за створки окна, скользят и слабнут.
Город внизу роится утренней суетой, как улей. Но всё логово по соседству с загадочным названием «Доктор-лазер» в этот исторический момент следит за чужими окнами, затаив дыхание.
– Гляньте, там ваша дура в окне! Шмякнется! Снимай!!!
– Где?! А! Точно!
– Ни фига себе! Ща камеру включу!
– Ого! Неужели всё, как ты говорил?! – обратился услужливый козлетон к своему коротконогому лазерному наполеону.
– Ага, щас. – с томным презрением промямлил тот, кто не имел ни своего имени, ни рода, ни грамма души и жизни в своём мертвенном лабораторном нутре, лишь сменяющиеся клички, любимая из которых в честь того одноимённого замшелого городишки Приморского края, где товарищ Артём Сергеев век назад устанавливал красную революционную власть выгребал подземный жар рабскими руками. Его пробирочный клоп, не дрогнув ни единым мускулом за неимением оных, глядя на соседнюю девятиэтажку, с присущим маньякам тихим злом умозаключил: – Ничего такого… Сейчас она только жопу покажет всем, припозорится, как всегда. И залезет обратно жалобы на нас катать, овца… Нам мамашкой её пора заняться. Ану отошли от окон!
Мои бессильные разжимаются пальцы и в страхе гаснут глаза. Электротоком мчатся секунды, как вечность, и я лечу спиной в пропасть, не глядя вниз. Так стремительно и тяжело, словно не тонкая девушка, а мешок с камнями. Видимо из-за большой высоты. Всё перед глазами смешивается потоком ветра, ужаса, а затем листьев и хлёсткими ветками расцветающих кустов. Но совсем-совсем не больно. Лишь полное ощущение прикосновения надёжных рук к моей шее и затылку, как в младенчестве, маминого шёпота и последнего поцелую в голову.
Считанные секунды водоворотом. Только заезженного киностереотипа мало для того, чтобы прогнать перед глазами всю особенную жизнь. Две неразделимые жизни, между которыми пропасть глубиной с девятиэтажку.