– И так случилось, что у тебя есть прекрасная возможность помочь сразу двум людям. Дело в том, что у Ларисы Григорьевны, моего заместителя, есть сын. Вчера он уехал по своим археологическим делам… Далеко. Не помню точно куда… – Отец нахмурился, а затем шумно выдохнул и нервно махнул рукой. – Не важно. В его квартире есть цветы, их нужно поливать. И еще осталась канарейка… или кенар… Короче, птицу нужно кормить. Я предлагаю тебе пожить у сына Ларисы Григорьевны. Уж она тебе будет очень благодарна! Ездить через всю Москву и ухаживать за канарейкой ей весьма затруднительно. И, если ты согласишься, Маргарита сможет готовить проект в абсолютной тишине, ничто не помешает ей сосредоточиться. На мой взгляд, это отличное предложение, ты наверняка давно мечтаешь о самостоятельности. Каникулы же созданы именно для того, чтобы отдыхать. Вот и отдохнешь от школы и взрослых. – Папа улыбнулся, будто на меня действительно свалилась удача, и спросил: – Так что мне ответить Ларисе Григорьевне? Ты согласна?
Хотела бы я видеть свое лицо в этот момент. Наверное, оно вытянулось и стало походить на дыню, глаза округлились, а кожа от душевного потрясения покрылась красными пятнами. Папа отправлял меня жить в чужую квартиру. Одну… И я догадывалась в чем тут дело. Он редко со мной общался и, похоже, пропустил тот момент, когда я выросла и перестала быть ребенком, которого легко обмануть. Теперь я умная. Ну, почти.
Голодная канарейка.
Вообще-то, Лариса Григорьевна могла бы забрать ее к себе домой, чтобы не тратить время на дорогу. Или, в крайнем случае, я бы могла съездить к ее сыну и покормить птицу. А потом бы вернулась.
Сердце уколола боль обиды: папа, скорее всего, заранее взял ключи, а в соседней комнате Маргарита с нетерпением ждала, когда же я уберусь из квартиры. Поэтому мне и не предложили разобрать чемодан.
– Да, согласна, – ответила я и добавила тише: – канарейки, наверное, много едят, и их нужно часто кормить.
* * *
Петербург. Далекое прошлое…
Соня понимала, что лучше бы зажмуриться и именно так, в темноте, принять боль. Но ледяной взгляд Лешки, кривая едкая усмешка на его тонких губах парализовали и закрыть глаза не получилось.
Она много раз видела, как Соловей, не слишком раздумывая, размахивался и молниеносно бил в ухо, плечо, живот или в грудь… И вот теперь пришел ее черед узнать силу удара. Лешка худой, как и все попрошайки, но такое чувство, будто внутри у него не вены, а прочные веревки, а мышцы – из камня и металла.