Когда отпуску брата окончился, в Москву они уехали без меня. Мама воспротивилась моему отъезду:
– Нечего там в Москве баклуши бить. Пусть здесь ходит в пятый класс, хотя и далековато – пять километров туда да пять обратно, по бездорожью… Но ничего, выдюжит. Сказывали, что Ломоносов с Севера, из Архангельска, за грамотой в Москву пешком пришел.
– Так то Ломоносов! – отозвался брат.
Но оказалось, что в деревне Ново наконец-то открыли семилетку, – и порешили, что учиться я пойду туда. Открытая школа была семилетней ШКМ – школой крестьянской молодежи, и я поступила в нее в пятый класс. В ту школу из нашей деревни ходило семеро ребятишек. Каждый день – пять километров туда, пять обратно – и в стужу, и в дождь, и по занесенным снежным дорогам, и по непролазной грязи. В шестой класс мы уже ходили только вдвоем: я да Настя Рассказова.
Учились мы, помню, во вторую смену, домой возвращались поздно. Особенно плохо было ходить осенью: темень, грязь по колено. Полем идти веселей, чем лесом, и мы пели песни, а приближаясь к лесу, замолкали. Лес пугал своей таинственностью, все казалось, что стоит только в него войти, как схватит кто-то страшный. Иной раз и волчьи глаза светились в темноте… Из школы мы с Настей стали возвращаться все позже и позже. Учитель математики и физики оставлял нас порешать непрограммные, придуманные им самим задачи. И он и мы радовались, если решали те задачки «своим» способом! Он загорался, смотрел в наши тетрадки, искренне (как нам казалось) удивлялся нашим способностям и предлагал «раскусить еще один орешек», который якобы и сам не сумел одолеть. Так он учил нас самостоятельности мышления. Нередко мы «из ничего» делали приборы для физических и химических опытов, мастерили игрушки и разные поделки для украшения класса и школьного зала. А с учительницей русского языка и литературы мы репетировали, а потом ставили спектакли – да не только в нашей школе, но и в деревнях Замошье, Прямухино, Велеможье (здесь жили вельможи Полторацкие), Тавруево, Обобково, Баранья гора…
Однажды в наш в класс пришел молодой человек и отрекомендовался секретарем Каменского райкома комсомола. Он рассказал нам о Программе, Уставе ВЛКСМ, а затем спросил:
– Кто желает быть комсомольцем? Прошу поднять руку.
Мы все подняли руки. Через неделю тот же паренек в присутствии учителей торжественно вручал многим из нас комсомольские билеты. Я помню, как мы выходили по одному к столу, покрытому кумачом, и произносили слова клятвы – быть всегда в первых рядах строителей и защитников своей Родины. Выступали мы впервые в жизни и говорили кто как мог – краснея и заикаясь. Но зато с великим наслаждением и гордостью мы стали носить защитного цвета гимнастерки, подпоясанные широким ремнем с портупеей. На портупее – узеньком желтом ремне – красным огоньком сиял Кимовский значок (от КИМ, Коммунистический Интернационал Молодежи). Деньги на эти костюмы мы заработали, разгружая дрова на станции Кувшиново. Рассказывали, что эту станцию построила хозяйка здешней каменской бумажной фабрики Ю.М.Кувшинова. На первое прошение, которое она написала царю с просьбой разрешить построить железную дорогу от Торжка до Каменного протяжением 40 верст, был отказ с мотивировкой – «мало расстояние». Кувшинова не успокоилась, наняла частных проектировщиков и договорилась с ними на увеличение в проекте расстояния железной дороги на 17 верст. Проект был сделан, и царь его утвердил: дорога была построена. Вот почему теперь, подъезжая к Кувшинову, поезд начинает вилять то в право, то влево, нагоняя километры. Здесь-то, на станции, мы часто и грузили дрова да разные товары – для заработка, а то и без заработка – на субботниках.