– А ты слушай свое сердце, не дай ему стать глухим.
Учитель задумался, откуда-то появилось острое чувство голода, и тут он вспомнил, что давно не ел.
– У тебя нет тут ничего поесть?
– Есть. – Махмуд встал из-за стола и вышел из комнаты, вскоре он вернулся с тарелкой, наполненной разными сладостями, и положил на стол. Учитель взял кусок халвы и надкусил.
– Совсем даже невкусно, – сказал он, – тут нет ничего другого?
– Не забывай, здесь другой мир, – ответил, усмехнувшись, Махмуд, – и вообще, тебе надо назад…
– Есть пульс! Дышит, – сказал кто-то, и через мутную пелену учитель разглядел увидел склонившихся над ним людей в медицинских масках.
– Уф-ф-ф, – сказал один из них, – я уже думал, все! Давайте его в палату и подключите контрольную аппаратуру. Постепенно он приходил в себя, вспоминая, что неделю назад лег в эту клинику, где ему должны были сделать операцию. Через полчаса его перевезли в свою палату, и врач, который ставил ему капельницу, рассказывал медсестре о том, что учитель родился в рубашке и редко кто после одиннадцати минут клинической смерти приходит в сознание, а тут прямо случай для медицинского журнала, затем проверил датчики на запястьях и на груди, поцокал языком, потрогав заживавшие шрамы на груди, и ушел. Он огляделся, заметил, что в палате еще несколько коек с больными подключенными к медицинской аппаратуре. Ему хотелось есть, и когда пришла медсестра с теплым куриным бульоном, в котором совершенно не было соли, и в который в другое время добавил бы хотя бы щепотку, прежде чем приступить к еде, он тем не менее с удовольствием съел все и заснул.
Утром во время обхода его лечащий врач отметил заметное улучшение состояния пациента и обещал учителю, что если все так будет идти и дальше, то через пару недель его можно будет выписать домой. И добавил: «А ты счастливчик, в рубашке родился. Мало того, что мы удалили полтора метра кишок, перенес клиническую смерть, а теперь выздоравливаешь с опережением графика».
– Домой? – подумал учитель. – Был бы он у меня, наверное, раньше выписался бы, но мне в принципе некуда идти и не к кому. – Но, чтобы не смущать врача, поблагодарил его за квалифицированно проведенную операцию.
* * *
«Человек без имени» долго не мог прийти в себя от того, что его вот так просто освободили. Когда майор вывел его на улицу и показал направление куда идти, он все еще думал, что это провокация, решил, что его просто вывели и пристрелят, как за попытку к бегству. Было уже очень поздно, вдоль улицы, на которую его вывез майор, тускло горели фонари уличного освещения, не видно было даже редких прохожих, загулявших по какой-то причине или задержавшихся в гостях, с моря дул порывистый ветер и, поеживаясь от холода, он ясно осознал, что это свобода, и не верил свое удаче, понимая, что майор мог его пристрелить, и не выводя за ворота тюрьмы; от мыслей его отвлек майор: