– Такая же, как наша?
– Ну, почти. Там тоже есть кислород, необходимый для дыхания, температура, при которой можно жить. Вот только там нет такого вкусного мороженого, как у нас.
– А люди там хорошие?
– Очень хорошие. Самые умные ученые земли, которые добывают там минералы – очень полезные камни, спрятанные в земле, которых нет на нашей планете. А своих живых жителей планета не имеет, разве что только малюсеньких бактерий.
– Но папа, ты же не ученый, что тебе там делать? Там же нет врагов, которых нужно убивать.
Видно, дочь слышала от матери не только о полетах в космос. Нужно будет провести с ней беседу.
– Дорогая, работа военных заключается не в том, чтобы кого-то убивать, а скорее в том, чтобы не было войн. Моя задача охранять ученых и их исследования.
– Но от кого, ведь ты говоришь, что там только маленькие бактерии… Неужели от них?
Худший враг человека – это он сам. Но рановато такое говорить ребенку.
– Конечно, им никто не угрожает, просто так нужно по правилам, на всякий случай.
Новый скрип качели резко оборвался, а в глазах помутнело. С трудом разлепив свинцовые веки, я попытался сесть. Вышло это не сразу, лишь минут через пять.
Помещение вокруг анабиозной капсулы освещалось скудным аварийным освещением. Что-то явно шло не так…
Мигали аварийные огни, но звука сирены не было слышно. Покачиваясь, я вышел в коридор и подошел к соседней камере. Она была закрыта, что было странным – мы все должны были проснуться одновременно после годового полета назад, домой.
Дисплей с показателями жизненного процесса не работал, как и десятки других, установленных рядом с дверьми в другие камеры.
Это могло означать два варианта. Первый – человек уже вышел, и камера выключена. Или…
С моим командиром произошел второй вариант. После того, как я вручную открыл камеру, в нос ударил резкий запах гнили. Света красных ламп хватило, чтобы разглядеть в капсуле практически разложившийся труп.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы вскрыть остальные камеры и убедиться, что единственный выживший на корабле – лишь я.
Коридор также освещался редкими лампами, но я отлично знал корабль, чтобы не заблудиться здесь даже вслепую. Беспокоило меня другое – дышать становилось все тяжелее, голова жутко болела.
На мостике стояла громовая тишина, нарушаемая редкими сигналами аппаратуры. Забравшись в кресло капитана, я первым делом проверил состояние корабля. Мои опасения подтвердились. Система жизнеобеспечения практически вышла из строя. Когда я проснулся, компьютер автоматически ее включил, мне повезло, что она вообще запустилась, иначе я просто бы задохнулся после открытия капсулы. Но подобная перспектива не была позади. Уровень кислорода составлял три процента, что означало, что у меня осталось минут двадцать, чтобы надеть скафандр.