Мы с Дином держались особняком. Очень мало общались с сослуживцами. Их лица сменялись стремительно, памяти не за что было зацепиться. Как картинки в калейдоскопе, не успеешь глазом моргнуть, а уже другая появилась. Новобранцы умирали как мухи. Больше они напоминали детей, нежели солдат. Бывалых ветеранов тасовали из части в часть, отправляя в более горячие области.
Уже уйму времени мы сидели в этом окопе и ждали. Приказа об атаке, или отступлении. Время здесь бежит совсем по-другому. Никогда не ясно, сколько его прошло, может несколько недель или всего один час. Началось все именно с того, что мы были вдвоём в полной тишине. И каждый думал о своём, о своих мечтах, целях и желаниях. Никогда у меня не было друзей до появления Дина. Приятели, знакомые, да, их было огромное количество, а вот друзей не было. Понимать это я начал лишь теперь.
– Наступают! Приготовиться к отражению атаки! – пролетел тревожный клич.
Все подобрались. Кто-то торопливо докуривал, кто-то крестился. Даже самые ярые атеисты, на войне начинают верить в Бога. Я перемотал сырые портянки, Дин, ругаясь сквозь зубы, пытался перезарядить старую винтовку. Несмотря на автоматический механизм, она постоянно заедала. Еще до начала атаки, в воздухе разливается тяжелый дух гибели. Земля дрожит под их ногами. Рев атакующих напоминает рокот далекого морского прибоя. Березовый лесок выпускает их наружу, они бегут к нам. Полтора километр… Километр… Уже можно рассмотреть перекошенные в крике рты. Все пространство пропитано флюидами напряжения, время сгустилось до осязаемого состояния.
– Стрелять только по команде. Ждем… Ждем… – пытается охладить наш пыл командир.
Не успели противники выйти на убойную дистанцию, как наша артиллерия накрывает их. Один миг и все скрывается в пламени и дыму. Мы, как лягушки распластались по дну окопа и только вздрагиваем при взрывах. Влажная, грязная земля кажется райским ложем, даже представить жутко, что сейчас происходит наверху. Воображение рисует картины вакханалии, и никак не получается переключиться. Пахнет потом, грязной одеждой и мочой. Многие кто только прибыл на фронт, не могут сдержаться при канонаде. Но, никому и в голову не придет смеяться, или даже обращать на такое внимание. Здесь это в порядках нормы.
Грохот, кажется, стоит целую вечность. Но, даже когда установилась тишина, в это трудно было поверить. Я вижу перед собой лицо Дина, он широко раскрыл рот, чтобы избежать контузии. По одному люди начинают подниматься на ноги. Пелена дыма медленно утекает на восток. Даже в такой мясорубке могут остаться живые. Нас отправляют на поиски пленных, «языков». Работает это так: находишь раненого, задаёшь вопрос на нашем языке, если отвечает, выносишь его в безопасное место; если нет, добиваешь. Все проще некуда. Мы с Дином осторожно продвигаемся, оглядываем воронки. Часто бывают случаи, когда люди забиваются в них и пережидают артобстрелы. Едкий дым стелется по земле, мешая обзору. Некоторые трупы пылают в этом мареве как далекие сигнальные костры. Аромат жареного мяса заставляет сжиматься пустой желудок. Иногда раздаются одиночные выстрелы. Дин подаёт сигнал рукой, показывает влево. Особенно глубокая воронка, будто специально наполненная трупами. Там мы и увидели впервые этого человека. Худой, маленький человек с узкими глазами. Он лежал в углублении, скрытый от осколков телами других. Расслабленная поза и взгляд в никуда, на ему одному доступный пейзаж. Он не притворялся мертвым в попытках спастись, при нашем появлении он даже не шевельнулся, только глаза скользнули по нам и вернулись на место. Мы нервно переглянулись. Обычный вопрос при поиске «языка»: «Кто ты?». Но, сейчас Дин спросил: «Что ты делаешь?»