В общем, с какой-то точки зрения, Барри просто сидел в кресле у себя дома, в однокомнатной квартирке на Вашингтон-Хайтс, смотрел баскетбол, а потом вдруг очутился здесь, в закусочной, с кровоточащим носом.
Воспоминания эти выглядят совсем не так, как обычно. Они безжизненны, статичны и окрашены в разные оттенки серого и черного – совсем как описывала Энн Питерс.
Неужели я все-таки подхватил это от нее?
Кровь останавливается, теперь начинают трястись руки. Барри кидает деньги на стойку и выходит в ночь, пытаясь сохранять спокойствие, но голова идет кругом.
В жизни так мало вещей, на которые можно по-настоящему рассчитывать, которые дают нам ощущение стабильности, твердой почвы под ногами. Нас подводят люди. Подводит собственное тело. Мы подводим сами себя. Барри испытал все из вышеперечисленного. За что остается цепляться – ежечасно, ежесекундно, – если даже память может вдруг взять и измениться? Что тогда реально? И если ответ – «ничего», что же нам остается?
Может, он сошел с ума? Может, именно так себя при этом чувствуешь?
До станции четыре квартала. На улице ни одной машины, все словно вымерло. Барри, как уроженцу города, который никогда не спит, тишина мертвого сезона в курортном местечке действует на нервы.
Прислонившись к фонарному столбу, он ждет, когда откроются двери поезда. На платформе всего четверо человек, включая того бритого из закусочной. Секущий кисти рук дождь сменяется ледяной моросью. Пальцы мерзнут, Барри это даже нравится. Холод – единственное сейчас, что связывает его с реальностью.
Хелена
31 октября 2008 – 14 марта 2009 гг.
День 366
Через два дня после первого опыта с креслом Хелена сидит в аппаратной. Вокруг толпятся визуализаторы. Все не сводят глаз с огромного монитора, показывающего статическую трехмерную картину ее мозга. Активность синапсов отображается свечением разных оттенков голубого.
– Пространственное разрешение потрясающее, ребята, – произносит Хелена. – Я о таком даже и не мечтала.
– Это еще не все, – говорит Раджеш.
Он нажимает на «пробел», и изображение оживает. Нейроны зажигаются и тускнеют, словно мириады светлячков летним вечером. Словно мерцающие звезды.
Воспоминание разворачивается, и Раджеш приближает картинку до масштаба отдельных нейронов. От синапса к синапсу протягиваются потоки электричества. Даже при замедлении, показывающем активность на протяжении какой-то миллисекунды, сложность остается буквально непостижимой.