– Ты так похож на покойного отца, Касем. У тебя ведь есть дядя. А он совсем не похож на твоего отца. Их было два брата, отец был младший. От деда ему досталось крепкое здоровье, красота, искренность, сердечность, а его брат, твой дядя…
И Касем почувствовал, что сам сейчас вглядывается в это немощное создание, сидящее рядом с ним. Если бы ему сбрить бороду, то от его лица, пожалуй, ничего бы не осталось.
– …Твой дядя, Касем, – вновь пришли ему на ум слова матери, – богатый крестьянин, вся деревня ходит у него в должниках, но он жесток и не знает пощады.
Старик опять заговорил:
– Грех, сынок… Касем… благородному человеку не пристало забывать о родине и об отчем крае… Но ты за это не в ответе. Взрослые виноваты. Причиной всему твоя мать. Я сказал ей об этом час назад. Это – грех, большой грех, сынок… Ты обязательно должен познакомиться со своей родней.
Он умолк ненадолго, отдышался и прибавил неодобрительно:
– Я – твой дядя, самый близкий тебе из всех человек, а ты меня не знаешь, да и я тебя не знаю, спаси нас Аллах… И детей моих, братьев своих ты не знаешь, и они с тобой не знакомы…
Он опять замолчал, и на его лице ясно отразилась грусть. Потом заговорил снова, еле выдавливая слова из своего тщедушного тела:
– Меня с моим покойным братом разлучила только смерть. Всю жизнь мы были неразлучны с тех пор, как покинул нас отец, да ниспошлет ему Аллах свою милость. Мы обзавелись семьями. Родились дети. И мы не расставались до тех пор, пока нас не разлучила смерть. Воистину, на все воля Аллаха.
Он зашелся в кашле и долго не мог остановиться, а потом продолжил:
– Как же так! Двадцать лет, а то, может, и больше прошло, и я ни разу не видел тебя. Могло случиться и так, что если бы мы встретились ненароком на улице, то и не узнали бы друг друга. Вот уж грех, так грех!.. Когда Фатима, твоя мать, оставила деревню, ты еще грудь у нее сосал… Ах, как время летит… Сколько я ждал, что она когда-нибудь вернется вместе с тобой. Она ушла из деревни ночью, я все еще вспоминаю, как это было… Сколько я расспрашивал, сколько пытался вернуть ее, но на все воля Аллаха, сынок, ведь сказано, что суждено нам только то, что начертано Аллахом.
К лицу старика прилила кровь, он шарил вокруг себя руками, словно пытаясь найти что-то, и, наконец, схватил небольшой пластмассовый пульверизатор со стеклянной изогнутой трубкой наверху и впрыснул себе из него в горло желтую жидкость. Было видно, что он изо всех сил борется с приступом кашля и одышкой. А Касему, когда он наблюдал за движениями старика, вспомнились слова матери: «Он много расспрашивал о нас в первое время… Пытался связаться со мной в городе… У меня тогда было мало молока, и мне часто приходилось отрывать тебя от груди… И в то время я уже носила под сердцем твоего брата Ибрагима. Да, я все это хорошо помню, сынок… Сам твой дядя, когда навестил меня в городе, с гневом тыкал пальцем мне в живот и говорил, что не желает видеть тебя в этом чужом огромном городе. И еще он много чего говорил… Я очень хорошо помню все, дядя твой не мог не знать, что я в то время была беременна. Он пытался заставить меня вернуться в деревню три или четыре месяца спустя после смерти твоего отца… Твой дядя злился на меня, но я рассердилась на него еще раньше, и гнев мой был очень сильным, и я не видела его больше после этого…