Диверсант взорвался от злости и негодования, скопившейся у него за эти многие годы.
– Ты, батю моего, сука красная, нетрож! Руки грязные! – его лицо побагровело от злости, – Он, настоящим казаком был! Царю, Вере и Отечеству служил! Тебя с сёстрами приютил, когда твой батько погиб, а матушка умерла при родах. Не то, что ты, продажная сволочь! И не купился, на ваши псевдонародные ценности! Ты что, и вправду думал, что тебе землю дадут, свободу?! Дак у тебя и так было земли полным-полно! И свободы через край! Ты просто ленивым и трусливым рос! Ни шашкой махать, ни на коня вскочить…. А на земле, братец, трудиться надо! Ручками своими нужно всё делать! – Митяй, выставил руки вперёд с раскрытыми ладонями вверх, – Всё бы вам большевикам, с коммунистами, работать поменьше, а денег и власти побольше! Продажные, ленивые, сиксоты! Одним словом, жиды! Сука….
При этих словах, он так сильно махнул пистолетом, что начальник станции думал, что это его смерть пришла, побледнел и покрылся холодной испариной. А за окном, разгорелся настоящий бой. Бронепоезд не остался в долгу. Он ответил мощным огнём. Но диверсанта это обстоятельство никак не волновало. На его лице, не дрогнул ни один мускул. Он знал, зачем сюда пришёл, и пока не выполнит задуманное, не уйдёт! И плевать ему на задание! На стрельбу! На бронепоезд! На фашистов!
– Так какую тебе, Ленин со Сталиным, землю обещали?! Батькину? Дедову? Ты что, не видишь, что все никчёмыши, вроде тебя, стали председателями колхозов, начальниками, коммунистами, парторгами, комсоргами! И ты, ты-ы, – он ткнул в брата пистолетом в толстую шею, – теперь горбатишь на них! За их, сука, и-их, скудную зарплату! Казаков истребили, пуская по стране реки крови! Крестьянство загнали в рабство! Вот, твоя, советская власть! Вот, её истинное лицо! Это ради неё, ты продал моего батю и всю мою семью?! Ради, этого светлого, советского будущего?! Что бы вольные казаки, превратились в рабов, гнущих спину на жидов? Ты этого, так яростно желал? Я тебя спрашиваю, тварь ты пузатая!
Начальник станции отрицательно покачал головой. Он тужился что-то сказать, но язык, от страха прилип к нёбу. В глотке пересохло, и из его рта лишь изредка вырывались не членораздельные звуки.
Митяй с презрением:
– Мычишь, как дохлое теля…. Аж противно! Фу! Лучше бы ты, так мычал, когда батю в ЧК сдавал! – при этом, дал смачную оплеуху своему двоюродному братцу. – Ненавижу!