Этот самолёт был первым вестником войны в Калинках. К вечеру стали слышны звуки приближающегося фронта. Через деревню стали всё чаще проезжать грузовики с военными в сторону войны, а в мирную сторону возвращались те же машины, но с ранеными солдатами. Две «Эмки» остановились у правления. Из них вышли офицеры и,как заметил Кощей, заглядывавший через большие окна внутрь здания, о чём-то разговаривали с председателем и директором школы. А потом военные пропали. Офицеры уехали. Большие грузовики стали всё реже двигаться «на войну» и всё больше «с войны». Звуки канонады стихли. Затихли и калинкинские, словно в ожидании чего-то.
Немцы вошли ночью. Вечером люди спокойно допили чай и легли спать. А почти под утро их разбудил шум моторов и свет фар, не званым гостем ворвавшийся в окна домов. Затем послышалась чужая речь, несколько автоматных очередей, смех. Кощей с матерью уже не спали, когда услышали громкий стук в окно. Затем, без приглашения, словно хозяин, неспешно вошёл здоровенный немец с автоматом, за ним другой. Мать, уже успевшая накинуть на себя фуфайку, прижала к себе Кощея, и тот чувствовал, как она дрожит, не то от страха, не то от холода.
– Добрий ден. – спокойно, с наглой улыбкой на ломанном русском произнёс первый фриц. Второй, вначале бесцеремонно разглядывал хозяйку дома, её сына, нехитрую мебель и фотографии на стене, а потом, на таком же ломанном русском спросил: – Находитесь ви здесь одни? Или есть кое-кто ещё?
– Мы одни. Только я и сын. – ответила мать, пытаясь закрыть своей спиной Кощея. Тот смотрел на немцев с любопытством и изумлением, спросонья не вполне понимая, что происходит.
Немцы, не спрашивая разрешения, осмотрели весь дом, светя фонариками во все тёмные углы, заглянули в подпол, осмотрели чердак. Всё это время и Кощей и мать сидели молча, стараясь лишний раз не двигаться. Когда, удовлетворённые обыском дома немцы, вышли на улицу, женщина поспешила одеться, бросив сыну в полголоса лишь короткое: – Сиди тихо.
Затем на цыпочках подошла к двери, прислушалась. Осторожно её приоткрыла и выглянула на улицу. Вернулась в дом, снова села на кровать и, обняв Кощея, сказала не то ему, не то себе:
– Смотрят сарай и огород. Сволочи.
Через некоторое время фашисты вернулись. Один из них направил ствол автомата на сжавшихся от страха мать и сына, и коротко бросил: