– Это значит, что вся Фантазия в беде, – прокряхтел Скалоед.
Блуждающий Огонёк в смертельном испуге переводил взгляд с одного на другого.
– Тогда нельзя терять ни минуты! – выкрикнул он, подскочив.
– Мы как раз и собирались тронуться в путь, – объявил Мелюзга. Мы сидим здесь только потому, что в лесу сейчас темно, хоть глаз выколи. Но поскольку вы теперь с нами, Блюбб, вы сможете освещать нам путь.
– Об этом не может быть и речи! – решительно заявил Блуждающий Огонёк. – Весьма сожалею, но я никак не могу светить тем, кто разъезжает на улитках. Спешу!
– Да это же гоночная улитка! – обиженно произнёс Мелюзга.
– Не хочет светить – не надо! – разозлился Ночной Эльф.
– А мы тогда ему не укажем, в каком направлении двигаться!
– Интересно, кому вы всё это говорите? – снова заскрипел Скалоед.
И в самом деле, Блуждающий Огонёк уже не слышал ни слова – он метался по тёмному лесу, всё удаляясь и удаляясь.
– Ну и пусть! – беспечно заявил Мелюзга Укюк, сдвигая на затылок красный цилиндрик. – Разве можно полагаться в пути на Блуждающий Огонёк?
И он лихо вскочил на свою гоночную улитку.
– А я, честно говоря, тоже предпочёл бы, чтобы каждый добрался до Башни Слоновой Кости сам по себе, – признался Ночной Эльф и позвал тихим «угу-гу» летучую мышь. – Ведь я‑то лечу!
И – фьюить! – его уже и след простыл. Скалоед загасил костёр, прибив огонь каменной ладонью.
– По мне, тоже лучше, что мы расстаёмся, – послышался в темноте его скрипучий голос. – Хоть не придётся следить, как бы ненароком не раздавить Мелюзгу.
И, взгромоздившись на свой каменный велосипед, он с треском и грохотом, не разбирая дороги, покатил по лесу. Время от времени слышался глухой удар – это Скалоед налетал на толстый ствол огромного дерева. Тогда он скрипел зубами и громко ворчал. Но постепенно шум и гул стихали, удаляясь.
Итак, Мелюзга по имени Укюк остался в одиночестве. Он натянул вожжи из серебряных нитей и пропищал:
– Что ж, посмотрим, кто первым туда прибудет. Н‑но, трогай! – И прищёлкнул языком.
И теперь ничего уже не было слышно, кроме свиста ветра в кронах деревьев.
Башенные часы пробили девять.
Бастиан неохотно оторвался от книги. Он был рад, что эта «История, конца которой нет» не имеет к действительности никакого отношения.
Он не любил книжки, в которых уныло рассказывалось об обыденной жизни обыкновенных людей. Такими наблюдениями он был сыт по горло, зачем же ещё об этом читать? Кроме того, он приходил в ярость, когда замечал, что ему, вроде бы невзначай, настойчиво что-то внушают. В таких книгах всегда – то более, то менее явно – подсовывают читателю какое-нибудь назидание.