– Батюшки… – прошептала старушка и перекрестилась.
Повернув голову, старик строго глянул на неё, и она, закусив губу, замолчала.
– Сынок, а огнемёт – что такое? – посмотрел он на сына. – Отродясь об эдаком оружии слыхивать не приходилось.
– Долго рассказывать, да и ни к чему, – вытирая слезящиеся глаза, сказал Силантий. – Скажу только, что изрыгает он огонь из себя на много саженей и всё выжигает тот пламень адский, чего касается.
Воспоминания угнетают солдата. Силантий поднёс стакан к обезображенному рту.
– Сынок, а ведь ты не пил никогда, – не удержавшись, подала голос старушка. – Никогда этой гадостью свой рот не пачкал. И голос твой…
– А ну цыц, Марфа! – грозно прикрикнул старик. – До войны не пил, а там, стало быть, начал. Сама же видишь, в каком аду побывало чадо наше. А голос… – Он посмотрел на сына. – И мне почудилось, что голос твой, Силашка, вроде как другой стал.
– Связки мои от огня пострадали, – нимало не смутившись, объяснил Силантий. – От того и голос изменился. А вы что, всё ещё не верите, что я ваш сын, родители?
Старики, переглянувшись, пожали плечами.
– Не серчай, сынок, – шмыгнув носом, пролепетала старушка. – Мы всё к твоему виду никак привыкнуть не могём. Вот и болтаем, сами не знаем чего.
– Мы тебе верим, сынок, не сумлевайся, – хмуря седые брови, заявил старик. – И документы я глядел самолично, и крестик видал нательный, что мать тебе на шею надела, на фронт отпуская. И она крестик тот признала, только вот…
Он на мгновение замялся и, вздохнув, продолжил:
– Как же документы и крестик нательный уцелели на тебе, когда немцы вас напалмом жарили?
– Да как вам сказать, – ухмыльнулся Силантий. – Хосподь сохранил, видать, меня и крестик, и документы. Будто чуял я беду ту заранее, что на нас шквалом огня обрушилась. Документы и крестик загодя я в тряпочку завернул и за голенище сапога засунул. Наши эдак делали, когда к бою готовились.
В сильнейшем волнении он схватил бутылку и прямо из горлышка сделал несколько глотков.
– Всё, хватит на сегодня об этом, – сказал он, переводя дыхание и откусывая кусочек хлеба. – Остальное позже обскажу. Мне бы сейчас тело чем смазать, чтобы муки облегчить. У меня настойка была лечебная, масляная, да закончилась вся.
Растерянные старики, переглянувшись, пожали плечами.
– Маслице топлёное есть чуток, сынок, – сказала старушка. – Поможет оно тебе?