Никто никогда не знает, куда делись ножницы. Даже если ножниц пять пар и все только что были на месте.
– А кто взял? Дядя Петя с мыльного завода? Всё, потом поищу. Юрка! Гошка! Руки мыть! Быстро!
Про дядю Петю – это поговорка Долькиной бабушки. Ещё бабушка говорила каждый вечер, прежде чем свет включить: «Занавесь окна, а то сидим как на юру, соседи смотрят».
Что такое юр, Долька до сих пор не знает. Но по вечерам, зажигая свет, она всегда задёргивает занавески. Хотя никаких соседей здесь нет. Только белки. Чёрные, рыжие, серые. Белки так кричат, будто одновременно мяукают и каркают. Они дерутся, гоняются друг за другом, прыгают чёрт-те откуда в самый неподходящий момент.
Вечереет. Долька идёт по комнатам, занавешивает окна. Чтобы не было «как на юру». Возвращается в кухню. Тут тепло, свет яркий, запахи густые и уютные. А ещё тут шумно.
– Вермишель с подливкой будете? – спрашивает Долька.
Слово «вермишель» вызывает дикий хохот. Ни почему. Просто слово странное.
– Гошка! Не вертись! Тебя никто стирать не будет!
И опять хохот под потолок, слова тонут в клубах пара. Чайник закипел.
– О, ножницы! Чёрт! Что вы ими резали?
Они переглядываются. Хихикают. Молчат. Лучше Дольке не знать, зачем им ножницы. Раз все на месте, какая разница. Смысла нет на них сердиться. За них даже бояться смысла нет – всё самое страшное с ними давно случилось. А остальное можно отстирать, заказать, простить или выдумать.