„ВЕЛИКАЯ ВОЙНА“
въ трехъ большихъ томахъ, съ массой иллюстрацiй,
портретов и картъ…»
Пожалуй, хватит с меня. После эдакого «информационного расследования» к газетам я уже не возвращался, вспомнив другое, может быть, по-военному более прямолинейное, но уж точно объективное мнение.
«В 1915 году русское командование должно было считаться с гораздо меньшей поддержкой с тыла. Железные дороги в 1914 году сумели уже исчерпать живые силы и материальные средства, подготовленные в мирное время. Новые формирования развивались в ничтожном масштабе, так как подготовленных людей и материальных средств не хватало и на пополнение больших потерь в действующих на фронте частях…
Русская промышленность перестраивалась в соответствии с требованиями войны гораздо медленнее, чем в государствах, находившихся на высшей ступени капиталистического развития. Особенную остроту вызывало состояние наших запасов снарядов и винтовок…
Наша превосходная полевая артиллерия принимала решительное участие в наших успехах 1914 года; теперь она отходила на второй план. Пехота потеряла свой кадровый состав офицеров и солдат; в 1915 году на ее плечи легла вся тяжесть боев; между тем дело с ее вооружением обстояло очень печально…»[8]
Вот так. Понимал ли все это государь-император Николай Второй Александрович, раздираемый общественным мнением, правительством, высокопоставленным ворьем и спекулянтами, прогерманской и проанглийской придворными кликами, революционным подпольем? Понимала ли общественность, что уже очень скоро хваленые союзнички по Антанте надменно будут копить силы, отсиживаясь в окопах и оставив Россию фактически в одиночку бороться с германо-австро-турецкой военной машиной? Знали ли жители империи, что близится пора оставления Галиции с Польшей, когда армия, терзаемая снарядным, винтовочным, патронным и прочими гладами, до предела переполнится ненадежными прапорщиками – «Володями», оторванными от сохи крестьянами-бородачами, недовольными рабочими и зараженными революционными идеями студентиками? Я знал, вспомнив общие моменты предстоящего пятнадцатого и последующих годов, и потому долго думал о том, как мне теперь поступить со всей этой правдой. И с тягостными думами я не расставался, даже быстро спускаясь в вестибюль, где меня ждала новая, далеко не самая приятная встреча с реалиями нынешней моей жизни.