«Эх, жаль, тогда же, на поле бранном, не срубил я ему голову!» – Александр со скрежетом вбросил меч в ножны.
С трудом подавил он в душе горькую досаду.
А на дворе Ивещеев в тот день хоронили старого боярина Иону-Блуда. Положили его во гроб в ограде храма Святого Ильи. Скромные это были похороны, куда больше людей шли проститься с удалым дружинником Добрилой Пересветом.
Среди прочих провожали в последний путь славного воина и Предслава с мамкой Алёной. Облачённая в чёрное платье, в траурном повое[107] на голове, Алёна плакала, тихо всхлипывая сквозь слёзы. Наверное, вспоминала покойного своего супруга, тоже сложившего буйную голову в бою с погаными. Глядя на мамку, всплакнула и Предслава. Следом за ними шёл хмурый Позвизд, держа в руке тонкую свечу. Возникла возле Предславы и Златогорка, она тихо шепнула на ухо подруге:
– Беда, княжна! Переметчик Володарь из поруба сбежал!
– Как сбежал?! – Предслава вмиг перестала плакать и испуганно вскрикнула. Вспомнился ей враждебный взгляд исподлобья чёрных очей. Страшновато как-то стало у девочки на душе. Почему так, понять она не могла.
Из похода на болгар князь Владимир возвращался в сиянии славы. Взяв верх в нескольких кровопролитных сечах, князь захватил Переяславец-на-Дунае, в котором и сотворил с болгарским правителем вельми выгодный для Руси мир. Много золота, серебра, дорогой рухляди везла в Киев обогатившаяся в походе дружина. Князя всюду славили, в честь его слагали звонкие песни.
Отшумело, отзвенело наполненное яркими красками буйное жаркое лето, под ногами громко шуршала сухая степная трава, желтела листва в густых дубовых рощах и лесах, раскинувшихся по берегам многоводной Роси. Промелькнули в стороне слева укрепления Богуславля, взору открылось широкое поле, прозванное Перепетовским, заголубело впереди у окоёма Рутское озеро.
Заканчивался тяжёлый многовёрстный путь дружины, воины торопили коней, скакали вперёд, оставляя позади обозы с доспехами и оружием. Князь уже знал об осаде печенегами Киева и победе Александра Поповича.
«Проучу я ентих степняков! И до Володаря доберусь!»
Всё сейчас казалось Владимиру простым и легко разрешимым. Не думалось о том, что война с печенегами потребует многих трудов и жертв. Осознание этого придёт к Владимиру позже, теперь же он, в лёгком жупане[108] и алом развевающемся за плечами корзне[109], немного пригибаясь вперёд, к шее вороного скакуна, лихо нёсся по пыльному шляху впереди воинов. Чувствовал он себя молодым, сильным, словно и не было никогда ни боли в спине от долгой тряски верхом, ни прошлых разочарований, ни седины в бороде. Позади остался мост через Стугну[110], под которым когда-то в юности прятался он, разбитый ордой Тимаря, от настигающих печенегов.